Судьба открытия

И почти скороговоркой он сообщил о Шаповалове, стремясь представить дело так, будто ничего особенного не случилось: человек-де вырос из пеленок, и нельзя ему навязывать опеку, если человек в опеке не нуждается. Все естественно. Отцы и дети - к сожалению, закон природы. Удивляться нечему. Но если уж открытие Лисицына, переосмысленное Шаповаловым, отныне будет развиваться без участия Зберовского, то Зберовский с нынешнего дня вплотную примется за прежнюю свою работу над химией клетчатки.

Зоя Степановна смотрела на него с беспокойством. От нее не ускользнуло многое в его душе, чего он не хотел показать. Она остановилась, словно застыв в полуобороте. А Григорий Иванович, стоя рядом с ней, говорил: он намерен предпринять грандиозный промышленный эксперимент. Люди думают, что гидролиз древесины на заводах дает возможность получать из дерева лишь глюкозу и другие моносахариды. Так было до сих пор. Но Зберовский поведет этот процесс дальше. Он попытается практически осуществить свой давний замысел. Он возьмется превращать сотни тысяч тонн клетчатки не в моносахариды, служащие сырьем для перегонки спирта, а в полноценные пищевые сахара сложного состава - в крахмал или хотя бы, скажем, в обыкновенный сахар-рафинад. За плечами у него десятки лет лабораторных поисков. Теперь настало время перешагнуть через не совсем еще доделанные, прерванные войной опыты и сразу перейти к экспериментам в промышленных масштабах. Сегодня он начнет проектировать экспериментальный цех. Позже речь пойдет об изменении всего профиля завода.

- Гриша, но ведь риск невероятный, - тихо сказала Зоя Степановна.

- Знаю, - ответил Григорий Иванович.

Они опять пошли по улице поселка. Под их ногами комья ссохшейся земли, смешанной с грязными щепками. Вдалеке, куда уходит ветка железной дороги, и слева за рекой, и справа за заводом виднеется тайга. В поселке же ни кустика, ни деревца. Разбросанные редко друг от друга унылые бараки, стандартные строения, от которых глазу тоскливо. Бревенчатая башня пожарного депо.

Грохоча и обдавая пылью, переваливаясь на ухабах, по улице проехал грузовик. Зберовские посторонились. Когда пыль отнесло ветром, Зоя Степановна в раздумье заговорила:

- Сколько сил твоих это потребовать может, здоровья - представить страшно. И вместе с тем я тебя понимаю. Согласна с тобой: надо бы сделать решающий ход. Но легко сказать: «Перешагну через незаконченные опыты». А удастся ли? Боязно мне за тебя.

- Не так уж все беспочвенно, Зоечка. Трудно будет, правда. Но вот из-за того, что тебе придется здесь остаться… За тебя сердце болит!

- Я - что? Я - как и ты! Я, Гриша, всегда с тобой рядом!..

Приблизившись на шаг, она будто защищала, хрупкая, готовая стоять плечом к плечу. Григорий Иванович встретился глазами с засветившейся ему улыбкой. И он взял руку Зои Степановны; помедлив, наклонился. Взволнованно поцеловал ее запачканные чернилами пальцы.

5

Вечером самолет шел над облаками. Весь огромный купол неба был ясным, бирюзовым, а внизу расстилалось сплошное облачное поле. Оно лежало, как бескрайная пустыня, засыпанная снегом, где ровная, а где бугристая; все заливало ярким светом солнце, клонившееся к западу, и от облачных сугробов по ослепительно белому полю тянулись длинные полосы теней.

Позже, на закате, словно в глубочайшей пропасти между снежными пластами, пассажиры увидели землю: змейки рек, домики, как песчинки, зеленый бархат лесов. Но вскоре стемнело. Раскачиваясь, крыло самолета теперь то заслоняло часть Большой Медведицы, то проваливалось до нижних звезд у горизонта.

Ночью пошли на посадку. Шаповалов смотрел в окно на приближающийся город. Россыпь электрических огней неслась навстречу, снизу. Когда на фронте еще идут бои, а Москва, откуда Шаповалов вылетел, еще погружена во мрак, странно было видеть мир, не знающий светомаскировки. Было в этом что-то довоенное, патриархальное, праздничное и в то же время неестественное.

Самолет уже на аэродроме. Катится, замедляя бег. Наконец все пассажиры начали сходить по трапу. Торопится и Шаповалов. Он в офицерской форме без погон, с плащом и полевой сумкой в руках.

До центра города все доехали на автобусе. Город ночью безлюден, и трамваи не ходят; автобус возвращается в аэропорт. Поэтому Шаповалову пришлось, расспросив, как идти на вокзал, двинуться дальше по незнакомым улицам пешком. А на вокзале выяснилось, что пассажирских поездов до утра не будет. Поспорив с дежурным по станции, Шаповалов все же вскочил на тормозную площадку проходящего мимо товарного поезда.

Промелькнули светофоры автоблокировки. Огни станции остались позади. Прохватывает резким сквозняком. Стучат колеса, лязгают сцепы, скрипят пружины буферов. Кроме Шаповалова, на площадке этого вагона никого не оказалось. Он натянул фуражку на голову плотнее, накинул плащ, поднял воротник и уселся спиной к ветру, приготовившись так долго просидеть.