Судьба открытия

А Сапогов предложил ему срочно взяться за устройство двух — на первый случай — маленьких гидролизных заводов возле Петрограда. Бензин из Баку привозить становится труднее с каждым днем. Теперешнее производство спирта сокращено и дальше сокращается из-за нехватки хлеба и картофеля. Однако надобность в горючем для моторов велика. Оно нужно для фронта, а в еще большей степени и внутри страны. Временное правительство («Только об этом никому — ни звука, это вам можно доверить: вы — фронтовой офицер»), — Временное правительство в недалеком будущем должно всерьез сосредоточить силы для борьбы с большевистскими Советами. Броневики, аэропланы… А специалистов по гидролизу в России немного.

— Лабораторию в университете вам дадим. Почетное дело. Начало блестящей карьеры для химика!

Будто превозмогая боль, Зберовский медленно поднялся на ноги. Это же черт знает что он слышит! От кого? Взять такую мирную вещь, как получение глюкозы из дерева, и ухитриться поставить ее в арсенал истребительных средств!

В первую минуту, точно растерявшись, он часто-часто заморгал, а потом воскликнул:

— Нет, не берусь я, Георгий Евгеньевич. Тут я не могу быть вам полезным!..

Весь его вид выражал возмущение. И странно, что Сапогов не понял либо не заметил этого. Профессор сидел, перелистывая свой блокнот.

— Скромничаете? Пустяки! — проговорил он ободряющим тоном. — Вначале вам придется наскоро проделать цикл лабораторных опытов…

А Зберовского как бы лихорадило. Лаборатория в университете… Цикл опытов… Представится ли в жизни еще подобная возможность? Все это — вот-вот, стоит руку протянуть!

Он с неприязнью смотрел на Сапогова. Его мысли стремительно бежали кривым, иезуитским ходом, вообще не свойственным ему. Если Сапогов потерял в его глазах прежний ореол прогрессивного ученого, то отсюда еще ничего не следует. Вступать с ним в пререкания излишне. А отказываться от своей мечты смешно. Можно согласиться — принять лабораторию; сознательно замедлить заводское производство спирта, а опыты в лаборатории вести в том направлении, как хочется, — работать над превращением древесины в крахмал.

Сделать так? Или это будет скверно выглядеть?

Нельзя! Любой обман — всегда пятно на совести…

— Хорошо, — вдруг сказал Зберовский. — Хорошо, я согласен!

Сапогов закрыл блокнот. Снова одарил Зберовского ласковой улыбкой:

— И отлично, мой дружок! И колебаться было нечего.

Тут же, взяв шляпу, он встал. Извинился, что больше не располагает временем. Пожелал здоровья, попрощался:

— Ну, до скорой встречи в Петрограде! Не надо провожать меня, бог с вами, что вы…

«Для борьбы с большевистскими Советами…»

Когда остался один, Зберовский схватился за голову. Ужаснулся тому, что случилось. С кем рядом он себя поставил? Хуже всякого корниловского мятежа: обдуманная подготовка кровавой полицейской акции — броневики, аэропланы против своих же, русских людей! Объективный факт: согласился, зная цель, — и здесь не оправдаешься перед собой малыми успехами со спиртом и крупными благими побуждениями! Как после этого людям взглянешь в глаза? Что скажешь хотя бы Осадчему?…

Ненавидя себя, он кинулся по коридору вдогонку за профессором. Хромая и подпрыгивая, стуча палкой по паркету, выбежал на лестницу. Перегнулся через перила — где-то внизу еще мелькнула серая шляпа Сапогова.

— Георгий Евгеньевич! — закричал Зберовский сверху — крик гулким эхом отдался в лестничной клетке. — Георгий Евгеньевич, я отказываюсь! И близко быть не хочу! Я не участник в вашем замысле! Не желаю я! Георгий Евгеньевич…

Но Сапогов вряд ли его услышал. Дверь внизу уже давно захлопнулась. На улице зарокотал автомобиль.

4

Еще в прошлом году, когда Алексея Прокопьевича Сычугова хотели призвать в солдаты, он дал кому-то взятку и поступил на рудник кладовщиком. Так спасся от позиций. А на торговлю в лавке служба не повлияла. Выручка шла неплохо. За прилавком с утра до ночи стоял приказчик, старичок Пал Палыч; днем жена присматривала за торговлей, вечером — сам Алексей Прокопьевич подсчитывал чистоган.

Свергли царя — Сычугов с тайным сожалением вздохнул, но все же прицепил на грудь красный бант.

Кое-как прошло лето. За ним наступила тревожная осень семнадцатого года. И теперь Алексей Прокопьевич потерял покой. Никогда этого раньше не случалось: он начал бояться шахтеров. Те же самые люди будто и кланяются ему, как прежде, а вот смотрят совсем по-иному. Взгляд у людей стал хмурый и дерзкий. Прочие еще туда-сюда, а которые с фронта приехали…

«Зверье, — размышлял он, — сущее зверье! Либо лавку разграбят, либо самого убьют».

Каждый день приносил ему новые неприятности. «Уж на что паршивец Петька, и тот бунтовать норовит. Столпотворение, истинный содом!»

С Петькой Шаповаловым вышла такая история. Приказчик послал Петьку отнести пакет с товаром на квартиру инженеру Дубяго. Дело тонкости не требует: передать надо пакет, поклониться и уйти. А получилось, что посланный из сычуговской лавки мальчик сперва подрался с сыном инженера, гимназистом, потом крикнул самому Дубяго, когда Митрофан Викторович вступился за сына: «Шурфы по вас плачут!»