Судьба по книге перемен

– А что? Вы плохо себя вели? – Лёля улыбнулась.

– Да нет, просто мне там не нравилось! Я любил только математику, особенно геометрию, и чем сложней, тем лучше, и рисовать. И никогда в жизни не мог понять, зачем меня заставляют читать про Наташу Ростову.

– Затем, – сказала Маня с набитым ртом, – что это великая литература.

– Да бога ради, – продолжал Сергей, – только мне-то что за дело? Мне неинтересно, и всё тут. А геометрия – интересно! Ладно бы ещё что-нибудь смешное было в этой вашей великой литературе, так ведь одна тоска! И страдания.

– А вам чего хотелось? Анекдот про поручика Ржевского?

– Ну да, – не моргнув глазом подтвердил Сергей. – И про Наташу Ростову. А оказалось, никакого поручика Ржевского в романе вообще нет, а есть только… масонские искания Пьера.

– Бедный ребёнок, – посочувствовала Маня.

– Просто книги нужно читать вовремя. – С некоторым недоумением Лёля сделала попытку защитить великий русский роман и литературу, так сказать, в целом. – Должно быть, вам тогда «Войну и мир» читать было рано.

– Но ведь меня никто не спрашивал!

– Меня тоже никто не спрашивал, хочу я учить теорему равенства треугольников или нет, – поддала жару Маня.

– Да чего там учить-то, – изумился Сергей Петрович. – В школьном курсе математики всё примитивно просто.

– Да чего там читать-то, – поддержала Маня. – Школьный курс литературы – плёвое дело.

– Собака, – прошелестела Марфа, показывая рисунок. – Волька.

Сергей с некоторым трудом оторвался от созерцания Лёли – Маня заметила это его усилие – и посмотрел в тетрадку.

– Слушай, – удивился он. – Как похоже!.. Можно показать?

Марфа кивнула, и он повернул тетрадку к Лёле. Маня приподнялась и тоже посмотрела.

Нарисована была на самом деле собака, по крайней мере, из линий, штрихов и завихрений проступал именно Волькин образ – короткие уши, башка странной формы, нелепый нос, широкая грудная клетка.

– Удивительное дело, – пробормотала Маня. – А ещё что там у тебя?

Нарисовано было много – кресло тёти Эмилии, Книга перемен, заложенная веткой тысячелистника, кажется, Будда, а может, как раз Хотэй, ладонь Фатимы на нескольких страницах, настольная лампа с кривым абажуром, тётина любимая.

Всё это было странное, кособокое, неправильное, непропорциональное, но… узнаваемое!..

Взрослые долго рассматривали рисунки и – друг друга, и когда пришло время расходиться, всем это показалось немного странным.

– Я вас провожу, – сказал Сергей решительно.

К «Астории» возвращались совсем другим порядком. Впереди Лёля с Марфой и при них Сергей, а Маня с Волькой позади, на порядочном расстоянии. Они несли шары.

– Слушай, – озабоченно сказала Маня Вольке, когда до подъезда гостиницы было рукой подать, – нам нужно ускориться. Он ведь наверняка сейчас будет её на свидание приглашать! А мы ничего про него не знаем. Мало ли! Может быть, он и убил тётю!

Они «ускорились», что с Маниной ногой было не так-то просто, и когда подошли, Сергей прятал в карман телефон.

– Ну, до свидания, – сказал он. Вид у него был весёлый. – Ещё увидимся.

И быстро пошел прочь, но так же быстро вернулся.

– Папку-то мою отдайте!

– Я и забыла, – спохватилась Маня.

И он ушёл уже окончательно.

– Ну что? – спросила Маня с подозрением. – Дала телефон?

Лёля кивнула.

– Он может оказаться бандитом и убийцей.

– Нет, – тут же отозвался Лёля. – Не может. Он хороший человек, замученный только. И я его совершенно не интересую.

– Оно и видно!

– Ему просто показалось, что Марфа похожа на его дочь.

– Это он так тебе сказал?

– И говорить ничего не нужно, я знаю.

– Лёлик, – сказала Маня проникновенно, – для подруги из Каргополя ты слишком разбрасываешься питерскими кавалерами.

– Нет никаких кавалеров и быть не может. – Лёля улыбнулась. – Правда, Маня. Не нужно выдумывать.

– Выдумывать – моя профессия, – возразила писательница Поливанова. – Давай чаю, что ли, выпьем. Или вина.

– Я больше не могу ни есть, ни пить, – перепугалась Лёля. – Мы же только что поужинали!

Маня махнула рукой – какая разница.

– Если можно, мы бы поднялись в номер. – Лёля словно отпрашивалась. – У Марфы так много впечатлений за сегодняшний день. Я ей почитаю, а она отдохнёт немного.

– Она слушает?

– Не знаю. Я читаю, а она сидит рядом.

Они ушли, а Маня пристроилась на любимый угловой диван с видом на Николая Первого, который так и был закрыт коробом.

Ей тоже не хотелось никакого чаю, но зато было крайне желательно, чтобы откуда-нибудь материализовался Лев Граф и сказал, что пришло время гулять с Вольдемаром.

Она достала из сумки записную книжку – самую настоящую, со страницами, с шелковой ленточкой закладки, перехваченную резинкой, чтобы не раскрывалась. Маня обожала такие записные книжки. Достала чернильную ручку с золотым колпачком. Ручки Маня тоже обожала.

Подумала и стала составлять список.