Судьба попугая (География одиночного выстрела - 2)

Он уже не грустил. Это первые несколько месяцев прошли тревожно и нервно. А потом тюремная жизнь стала понятной и не такой уж ужасной. Появились даже знакомые из сидящих рядом уголовников, а один из них, молодой ловкий парень, которого все называли Юрец, стал другом. В общем-то настоящим другом. Собственно, именно он и улучшил жизнь Марка и Кузьмы, он объяснил Марку, как и что надо делать, чтобы выжить. Артист попробовал, и действительно получилось. Для начала Кузьме пришлось выучить наизусть несколько зэковских баллад. Кузьма выучил их быстро и охотно - это Марку они совершенно не нравились, если не сказать больше. Потом Юрец стал приводить в камеру к Марку своих друзей-уголовников, которые с радостью слушали Кузьму, хлопали, матерились и оставляли в камере чай, мыло, хлеб и все, что они каким-то образом добывали, так что не только Марку от этого легче жилось, но и самому Кузьме что-то перепадало. Так шли дни, так тянулся баснословный срок - двадцать пять лет! За птицу Марк переживал меньше, чем за себя: все-таки попугаи и по триста лет живут, а вот люди, они такие скоросмертные...

За зарешеченным окошком зазвучала музыка - видно, начальник тюрьмы приказал поставить свою любимую пластинку с записью какого-то хора.

"За что посадили?" - спросил однажды Юрец.

"За слово..." - признался Марк.

"За какое?"

"Да Кузьма на концерте ляпнул вместо "двое в комнате" - "двое в партии - я и Ленин".

"Политика..." - как-то излишне серьезно выдохнул тогда Юрец.

А суд, приговоривший их, был таким коротким! И адвокат, казалось, больше пытался защитить попугая, чем Марка, хотя именно попугай и навлек на них беду. Обвинитель, правда, адвоката не слушал. Он сказал, что преступление совершает субъект, а кто этот субъект - человек, птица или козел - неважно. Важно только наличие преступления.

Кузьма, сидевший в старой, много раз перечиненной клетке, кашлянул.

Марк встал с нар, передвинул клетку с Кузьмой так, чтобы она стояла в единственном попадавшем в камеру луче солнца, и снова вернулся на нары.

В камерной двери щелкнул замок, отъехала, взвизгнув, невидимая внешняя задвижка, и в проеме показался Юрец. Худой, остроносый, когда на его лице появлялась тонкогубая улыбка, он выглядел совсем подростком.

- Привет! - сказал он, зайдя в камеру. - Тут один новые стихи написал, нехай попка выучит!

- Так тут и поэты сидят? - удивился Марк, увидев в руках у Юрца тонкую школьную тетрадь, свернутую в трубочку.

- Тут все - поэты.

Уже раскрыв тетрадь и предварительно разглядев ее, Марк пробежал глазами первый стих и ничего в нем не понял: буквы будто русские, а смысла никакого. Вспомнил Марк, как после войны Урлухов прислал ему еды и на бумажном пакете с пшеном тоже какой-то ребенок похожую бессмыслицу писал.

- А что это? - спросил Марк.

- Стих, что, не видно?

Марк еще раз прочитал написанное и пожал плечами.

- Ну ты и штымп! - покачал головою Юрец. - Что, по-свойски не кумекаешь?

- Не кумекаю... - признался Марк.

- Ладно, объясню, - сказал Юрец. - Селедка - это галстук, кимарка - это вот нары, тарачки - папиросы, тумак - это вроде тебя человек, хевра - это хорошая компания, штевкал - это жрал... Понятно?

Марк скривился, снял с носа тяжелые очки.

- Что, стих не нравится? - в тонком голосе Юрца зазвучали угрожающие нотки. Марк тяжело вздохнул.

- Думаю, что для попугая, это немного трудно... он такого еще не учил никогда.

- Ну так он еще в тюрьме не был, а раз сейчас в тюрьме - пусть учит, а то я его!..

- Ну хорошо... - согласился Марк. Юрец ушел, закрыв за собою железную дверь на замок. Марк просматривал тетрадку стихов, и взгляд его за толстыми линзами очков тускнел.

- Свалехался Ваня в рыжую хавырку... - прочитал Марк вслух начало одного стиха.

Закрыл тетрадку и снял очки.

Солнечный луч тем временем сполз с клетки, стоявшей на каменном полу, и стал понемногу забираться своей весенней желтизной на гладкие доски нар. Кузьма снова кашлянул. Марк отвлекся от воровских стихов и, подняв клетку, поставил ее снова в солнечный луч.

- Вот, Кузьма, - грустным голосом сказал он, - видишь, что учить придется? Штевкать - жрать - кушать... Да, штевкать хочется... А, Кузьма, хочется пшена поштев-кать? 0-о-ой! Ну давай учить, слушай: "Свалехался Ваня в рыжую хавырку, дурку разкоцал, шоб селедку купить..." О! Смотри, Кузьма, одно русское слово нашлось - купить! Неужели они что-то покупают? Ну, давай сначала:

"Свалехался Ваня в рыжую хавырку..."

Через какое-то время, когда солнце уже заползло на белую оштукатуренную стену, в железной двери открылась кормушка, и в ней показалось улыбчиво-безобразное лицо беззубого Хропуна, заключенного, которому доверяли возить по тюремным коридорам бачок с едой.

- Ну ты, артист, миску давай! - сказал он. Марк схватил железную миску, подбежал к двери. Хропун забрал ее и вернул уже наполненной какой-то рыжеватой жижей.

- На двоих! - шамкнул он. - Кружку!

Кормушка захлопнулась.

Марк глотнул из жестяной кружки морковного отвара - во рту сразу стало тепло и приятно. Потом, переложив несколько ложек жижи прямо в кормушку клетки, принялся за ужин.