Судьба попугая (География одиночного выстрела - 2)

- Перчатку на правую руку надеть, чтоб каша не остыла... в правом кармане перчатка.

С грехом пополам натянул Парлахов на правую руку перчатку. Хорошо еще, что перчатки Марку выдали размера на три больше, и рука в ней поместилась свободно, и каша в ладони не рассыпалась.

Вышли на улицу. Там уже "приставник" снял с глаз Марка повязку, и вернулись они в свой сорок пятый барак.

Кузьма, казалось, был очень рад теплой пшенке. Клевал ее с аппетитом и удовольствием. Марк сидел рядом и наблюдал за любимой птицей, вместе с ней радуясь.

Потом немного порепетировали и двинулись в сторону энского завода.

Как только за деревянной серой улицей показался такой же деревянный серый забор, Парлахов натянул на глаза Марку повязку, Марк взял своего "приставника" под руку, и пошли они уже медленнее.

Со стороны для незнающего, в чем дело, человека эти двое показались бы странной парочкой: оба в шинелях, но один с завязанными глазами и с зачехленной клеткой в левой руке. Но со стороны никого не было. Улица была пустынна и тиха.

- Осторожно, ступенька и порожек! - предупредил "приставник", разворачивая Марка вслед за собою налево.

Это была проходная. Марк слышал, как Парлахов докладывал какому-то военному об их прибытии, разворачивал свои и Марка документы. Потом снова двинулись, уже по территории энского завода. Тут уж каждую минуту Марк слышал: "Ступенька, лестница, ступенька вниз..."

Наконец остановились.

- Где мы? - поинтересовался шепотом Иванов.

- В помещении завода, - сухо ответил Парлахов. - Дай клетку! - через минуту уже другим, более оживленным голосом приказал "приставник".

Еще через пару минут Марк ощутил на своем правом плече цепкие лапки Кузьмы.

- Что, уже? - прошептал вопрос Марк.

- Через пару минут. Еще не все собрались! - спокойно прошептал ему в ответ Парлахов.

Марк замер и ждал. Уже привычная, но такая неприятная темнота его наглазной повязки заставила закрыть глаза. Где он сейчас стоит? Кто на него смотрит? Что он здесь такое? Может, и прав был тот толстяк в Крыму, в санатории "Украина", который потом вместе со статуей разбился? Что он тогда говорил? Что Марк паразит? Что на птице паразитирует?

- Дорогие и самоотверженные товарищи труженики энского завода! - отвлек Марка от тяжелых размышлений голос Парлахова. - Родина помнит о вас. Родина знает о вашем героизме! И вот сейчас, в эти минуты пересменки перед вами выступит московский артист Иванов с попугаем Кузьмой. Пусть это короткое выступление поможет вам на минуту забыть о тяготах и лишениях и вспомнить о ваших близких, о тех из них, кто защищает нашу великую страну от немецко-фашистского врага!

Марк сосредоточился, не открывая глаз. Выждал паузу. Потом произнес достаточно громко: "Ну, Кузьма, говори!"

Микрофона здесь, конечно, не было, но по громкости голоса Кузьмы Марк понял, что помещение это небольшое.

На улице полночь. Свеча догорает. Высокие звезды видны, - декламировал Кузьма. - Ты пишешь письмо мне моя дорогая, В пылающий адрес войны... Как долго ты пишешь его, дорогая, Окончишь, и примешься вновь...

Марк улыбнулся. Выступление началось нормально. Еще ни разу в жизни Кузьма не подвел его, но все равно перед каждым концертом Иванов чувствовал волнение: все-таки действительно сильно зависел он от птицы, от этой красивой умной птицы...

А Кузьма тем временем без запинки продолжал:

...Зато я уверен - к переднему краю

прорвется такая любовь...

Давно мы из дома. Огни наших комнат

За дымом войны не видны.

Но тот, кого любят, но тот, кого помнят,

Как дома и в дыме войны...

Тут Марк услышал женские всхлипы и сам как-то мгновенно проникся слезной теплотой этого стихотворения. В голове пронеслось: "Молодец, Уткин, хороший поэт!.." И враз эта мысль улетучилась, оставив ничего не видящего артиста наедине с женскими всхлипами. На душе стало тяжелеть и на глаза набежали слезы. С левого глаза одна сорвалась и покатилась медленно по впалой, не бритой сегодня щеке, задерживаясь на редких щетинках. Дернулась рука - сама хотела стереть слезу с лица, но концертная дисциплинированность, как врожденный инстинкт, не допустила этого.

И забыл Марк про эту застрявшую в щетинках слезу. Задумался о том, что ему никто не пишет, и в общем-то некому о нем думать, некому писать ему письма.

И вспомнилась Марку милая белобрысая девчонка - раздатчица пищи в столовой работников столичного водопровода. Может, она его любила? Может, думала о нем? Ведь неспроста насыпала ему всегда большие порции, чем другим?

А Кузьма продолжал:

И как-нибудь вечером вместе с тобою, К плечу прижимаясь плечом, Мы сядем и письма, как летопись боя Как хронику чувств, перечтем...

Попугай замолчал, но Марк этого не. заметил. Марк был где-то глубоко внутри себя.

Чья-то рука затормошила его левое плечо, вызывая его "наружу".

-Чей стих? Слышишь? Чей стих, скажи! - теплый шепот Парлахова ударился в левое ухо.

- А-а? -очнулся Марк, и тут же, поняв свою оплошность, кашлянул, прочищая голос, и объявил: - Вы прослушали стихотворение Иосифа Уткина "Ты пишешь..."