Судьба протягивает руку

– Ну а что, в избе – комната для двух учительниц, комната для первого и второго класса, комната для третьего и четвёртого… А здесь был магазин, из райцентра раз в месяц сахар и конфетки привозили… Ну, вот больше показывать нечего, вся моя деревня…

Вернулись к брату в его пятистеночек, стол накрыт: грузди наши алтайские, огурчики, помидорчики, самогонка, хлебный квас – всё домашнее. Брат весёлый, радуется, что меня увидел, да ещё и познакомился с таким великим артистом и режиссёром Владимиром Меньшовым. Выпиваем, закусываем, хозяева улыбаются… А Володя такой серьёзный-серьёзный сидит, мрачный, смотрит Коле за спину, а там на стене коврик – олень воду пьёт и лебеди плавают. А к коврику приколоты ордена и медали. Володя спрашивает:

– Отцовские медали, Коля?

– Да нет, почему… Мои. Вот орден за посевную, а это за уборочную… Ценили нас, ценили: работали-то мы с утра до ночи…

И вдруг Володя заплакал.

Мы опешили – что такое? А он плачет и говорит, всхлипывая: „Ордена, медали… и ты так живёшь?“

– А что, – Коля засуетился, – хорошо живу, огород, всё своё, видишь, какой стол… Ну, а денег не платят, так их и тратить не на что… Перебьёмся!

А Володя плакал и плакал, вы не представляете… Как Шукшин в „Калине красной“ на холмике: „Да ведь это же мать моя“… Вот так и Володя рыдал, рыдал, обнял Кольку по-братски, говорит: „Да как же так! Сволочи! На «Мерседесах» ездят, а всё равно Россией недовольны!“

Это было так… пронзительно. Мы его еле успокоили… А потом, когда ехали обратно, он вдруг говорит – строго так, горько: „Сашка! Снимать кино надо – о любви! Потому что русскому народу любовь не-об-хо-ди-ма! Иначе – озлобится!“»