Румынские специалисты начали разборку прибывших архивов. Действовали бессистемно, вскрывали те ящики, которые попадались под руку. Почти сразу возникли неприятности. В первых же ящиках оказались малозначимые и случайные вещи: румынские банкноты, напечатанные в Москве в 1917 г., банковские бухгалтерские книги, послужные списки чиновников Министерства земледелия, личные вещи вплоть до нижнего белья, и ни одного сколько-нибудь важного документа. Пресса сообщала, что журналисты, присутствовавшие при вскрытии ящиков, «пришли в оцепенение». Газеты подняли шум. Близкая к правительственным кругам бухарестская «Curentul» («Новости») поспешила сообщить, что «в ящиках нашли нижнее бельё “кокотки образца 1916 г.”»[425]
. Титулеску пришлось собрать лидеров оппозиционных партий и журналистов и объяснять им, что передача архивов имеет, прежде всего, политическое значение как символ дружбы. Когда же журналисты стали настаивать на предоставлении описей ящиков, отправленных в Москву (имеется в виду имущество, находившееся вместе с архивами во втором эшелоне. –После скандальных публикаций в румынской прессе работу по разборке ящиков стали проводить в секретном режиме[427]
.Документы, принадлежавшие королевской семье, оставались в Москве. Их по поручению Литвинова предстояло передать через советского посла лично королю. Но после сообщения Островского об отсутствии монарха в столице было решено передать документы министру иностранных дел Н. Титулеску во время предполагавшегося его приезда в Москву[428]
. Однако визит Титулеску не состоялся. Эти документы были переданы в Румынию позже и вошли в фонды Государственного исторического архива в Бухаресте.Передача румынских архивов, подававшаяся в средствах массовой информации как проявление дружественных отношений между СССР и Румынией, давала повод рассчитывать на взаимность. Именно по этой причине нарком обороны К.Е. Ворошилов обратился к М.М. Литвинову с предложением поставить перед румынским правительством вопрос о возвращении советской стороне оставшихся на территории Румынии и Бессарабии ещё со времён Первой мировой войны архивов 4, 9, 6 и 8-й русских армий, архивов Румчерода, «которые представляли несомненную ценность как с чисто военной, так и с политической стороны». Речь шла также о документах оставшихся в Яссах, Кишиневе, Белграде, Романе, Ботошани и других городах складов русского военного имущества. «Объём этих архивов, – писал Ворошилов, – исчисляется десятками тысяч пудов. Не исключена возможность, что часть архивов была расхищена белогвардейцами – генералами [Н.Н.] Головиным, Е.Ф. Новицким и др., которые ещё в 1918 г. имели к ним касательство, тем не менее, мы должны требовать от румын возвращения нам указанных архивов, из которых можно будет взять всё ценное и нужное нам». (Ранее уже говорилось, сколь важны были подобного рода архивы и материалы для обоснования российской/советской стороной контрпретензий к Румынии за невыплаченные России долги и оставшееся на её территории и территории Бессарабии имущество русских армий).
Реакцию Литвинова выяснить не удалось, хотя вряд ли письмо Ворошилова осталось без ответа. Не известно также, ставила ли советская сторона в то время перед румынами вопрос о возвращении указанной документации? Однако архивы, о которых сообщал Ворошилов, советская сторона не получила.