Судьба штрафника

Через Днестр была наведена паромная переправа. Мы миновали ее благополучно, но лишь минуты назад был налет вражеской авиации — от зениток, установленных на склоне левого берега, несли раненых девушек-зенит-чиц.

Мы вступили в Молдавию. В первом же селе наши старшины, еще не успев расположиться, уже притащили откуда-то ведро вина — молдаване встречали нас с радостью и не скупились на угощение.

Но когда я сел обедать с офицерами за общий стол и все подняли кружки и стаканы, наполненные тягучим, густым, как кровь, вином и выпили, к Сорокину подошел ординарец и что-то шепнул. Сорокин вышел из дома. Перед ним стоял местный священник, который смущенно и просительно начал говорить, что наши солдаты забрали большую часть его запасов «христовой крови» — вина для причастия, выдержанного кагора. В Молдавии понимают толк в винах, и поэтому священник не может заменить вино для причастия другим.

Так вот что стояло у нас на столе! «Христову кровь» хлестали не серебряной ложечкой, как у попа, а стаканами и кружками. Если от приема ложечки с ноготок размером отпускались все грехи, то от кружек и стаканов наши грешники-штрафники должны были стать святыми!

Пока Сорокин вызывал старшин и делал им внушение, штрафники уже пели песни и пробовали танцевать. Командир роты после обеда с кагором отослал всех командиров в свои взводы, чтобы те во избежание беспорядков прекратили коллективную пьянку, изъяли все вино у солдат и вылили. Вылить?! Вино!!

Так в нашем обозе появилась новая подвода — водовозная бочка, полная вина. Она потом сопровождала нас до конца войны, и до самого расформирования нашей части ни разу не опорожняясь до дна.

Утром я, ступая на вершины замерзших кочек, пошел в уборную. Я возвращался вдоль плетня, где взошедшее солнце еще не растопило замерзшую за ночь корку, когда совсем рядом со мной разорвалась фаната, забрызгав меня грязью. К счастью, осколки прошли мимо.

Я осмотрелся. Вдоль стены соседней хаты крался солдат, а молодая женщина пряталась от него за углом — так мы играли когда-то в детстве. Этот солдат и швырнул фанату в огород, чтобы запугать женщину и заставить обнаружить себя. Я перемахнул через поваленный взрывом плетень и бросился к бойцу. Он увидел, что я бегу к нему и хотел скрыться в хате, но я схватил его за шиворот в сенях и начал молотить. Он был пьян, не самого могучего сложения и не сопротивлялся, что сразу охладило мою ярость. К тому же это был первый за много лет случай, когда я бил человека.

На взрыв выскочили наши офицеры и ездовые, которые оторвали меня от бойца и увели к себе. Добавив дебоширу оплеух, они хотели задержать его и оставить у себя в штрафной, написав рапорт его командованию, но оказалось, что это известный разведчик, полный кавалер ордена Славы, что было не менее почетно, чем звание Героя Советского Союза, и в то время было большой редкостью. Прибежали однополчане разведчика и забрали его с собой, обещая наказать. Молдаванка плакала, что-то говорила по-своему.

Прошло несколько дней, и нашу роту бросили в бой за город Оргеев. Штрафники шли в лобовую атаку по голому склону возвышенности, на которой на фоне неба чернел лес. На его кромках и укрепился противник. Бой был жестокий, рота понесла большие потери. Здесь погиб лейтенант Садык Садыков и был ранен лейтенант Белозеров, отсюда два дня спустя рота, потеряв состав штрафников, ушла в тыл на переформирование.

Стояла прекрасная весенняя погода. Апрель покрыл все зеленью, мы сняли шинели. В пасхальное утро мы уходили в тыл через молдавское село, преобразившееся к празднику — хаты были побелены, люди принаряжены. Выходившие из домов молдаване тащили всех к себе, усаживали за праздничный стол, на котором было все, что приберегалось многие месяцы. Солдаты и офицеры шли из дома в дом, и в каждом надо было выпить стаканчик вина, похвалить его, взять хотя бы одно крашеное яйцо и поцеловать хозяина, поздравить его с праздником, пожать руки домочадцам.

И этот народный праздник, и то, что мы живыми вышли из жестокого боя, и то, что командир роты объявил нам о получении наград, — все создавало особый настрой на счастье. Я получил первую награду, медаль «За отвагу», к которой был представлен еще за Днепр.

Остатки роты не смогли дойти до конца села, растворились в нем. Каждый молдаванин хотел заполучить хотя бы одного солдата в дом, угостить. Радостные и счастливые, мы сияли, как солнце на безоблачном небе, и я не мог отказать радушному хозяину, чтобы не сделать хотя бы глоток его домашнего вина, несмотря на то что меня от него буквально выворачивало.

Меня с большой блестящей серебряной медалью на груди и Ваню Живайкина, у которого красовался орден Красной Звезды, ловили за руки почти все молдаване. Я был немалого роста и атлетического сложения, Живайкин — еще выше меня и шире в плечах, наша пара выглядела эффектно, и нас не пропускал ни один дом. Мы научились здороваться по-молдавски и, стукнув до звона стаканами, произносили:

— Бунэ зиуа! Добрый день!