Судьба Томаса, или Наперегонки со смертью

Мне казалось, что в наш век смартфонов, успешно заменяющих и видеокамеры, и магнитофоны, появление столь известных и узнаваемых личностей на подобном мероприятии — верх безрассудства. Но мистер Хичкок сказал, что они под охраной их владыки, мятежного ангела, ставшего принцем этого мира, ради которого они готовы на все. Он назвал их неприкасаемыми. И возможно, они верили, что свои их не обкрадут и не выложат видео в Интернет, поскольку, присоединившись к темной стороне, они отказывались от свободной воли и лишались способности изменить принятое решение и предать секту. Сатанинское общество, в конце концов, могло существовать лишь на принципах абсолютного тоталитаризма.

Ниже балкона, на террасе, в центре пространства, очерченного четырьмя высокими пропановыми факелами, круглая металлическая сцена ждала ночного представления. Именно ту платформу я увидел, прикоснувшись к руке ковбоя на автомобильной стоянке. Трое детей сидели на ней, когда он поджарил их огнеметом.

В дальнем конце террасы, на берегу озера, между двух факелов, стоял мужчина с торчащими во все стороны белыми волосами, в кроваво-красном костюме, черной рубашке и маске арлекина. Ковбой. Он держал кадило, крепящееся тремя цепями к рукоятке, и, поворачиваясь, размахивал им, направляя на все четыре стороны света. Я видел светлые пары благовоний, поднимающиеся из дыр филигранной крышки золотой чаши.

И только посмотрев дальше, за людей в рождественских свитерах, за сцену под ними, за ковбоя, я осознал, что с ночью произошли пугающие изменения. Прямо над головой звезды сверкали в разрывах между облаками, края которых подсвечивались сиянием еще невидимой луны. Но за линией, ограниченной рядом пропановых факелов, стоявших вдоль берега, озеро трансформировалось.

Раньше его присутствие обнаруживалось только благодаря отражениям факелов на ровной, чернильной поверхности. Теперь светлая почва берега, казалось, колыхалась в отблесках пламени, но вода не отражала факелы, словно пересохла. Раньше в небе за озером облака слабо подсвечивались далеким сиянием Вегаса, и этой подсветки хватало, чтобы видеть поднимающиеся горы за дальним берегом. Теперь, в отличие от неба непосредственно над особняком, над озером собралась абсолютная тьма, настолько черная, что, глядя на нее, приходилось напрягать глаза. Дальний берег и земля за ним стали невидимыми.

Линия факелов на берегу теперь маркировала не край озера, а границу между реальностью и пустошью, которую я видел через окна — и с крыши — старого промышленного здания в Гдетоеще. Здесь эта холодная, жуткая тьма встречалась с нашей реальностью непосредственно, без моста Гдетоеще.

На балконе второго этажа людей заметно прибавилось, их собралось уже никак не меньше сорока человек, все в ярких рождественских свитерах, разговор стал оживленнее, но при этом и тише, словно они ожидали прибытия особого гостя, статусом куда выше сенатора с роскошной гривой тронутых сединой волос, куда более знаменитого, чем кинозвезда. И смотрели они на абсолютную тьму, занявшую место озера.

Холод пробежал по моему телу, казалось, кровь вдруг загустела, как машинное масло на морозе, и сердцу, чтобы качать ее, приходилось биться не только чаще, но и с большей силой, потому что требовалось более высокое давление, чтобы прогнать сироп жизни по сосудам. Я чувствовал мощные удары сердца не только в груди и висках, но и в глазах, зрение словно пульсировало. С каждым ударом пульсировало и адамово яблоко, и голосовые связки, и низ живота. Аорта раздувалась от каждого выплеска крови. Страх поднимался во мне, какого я никогда не испытывал, первобытный, животный, он словно всю мою жизнь спал в костях, я даже не знал о его существовании, а теперь вдруг проснулся.

В давящей тьме на месте озера двигалось что-то менее черное, и не одно. Я не мог различить ни силуэтов, ни лиц. Какие-то существа то ли перемещались с места на место, то ли меняли форму, не двигаясь, куда более необычные, чем самая необычная живность на земле. И мне казалось, что темнота, в которой они двигались, из которой они пришли, не имеет конца-края, а они сами, пусть их и много, являлись одним целым, и к берегу подтягивалось что-то невероятно огромное и гротескное, непостижимое для человеческого восприятия.

Ковбой повернулся спиной к черноте. Медленно и не выказывая страха, с кадилом в руке направился к дому.

Я отвернулся от окна.

Лампы на прикроватных столиках ритмично вспыхивали и чуть затухали, но не в такт с моим гулко бьющимся сердцем, и я подумал, что эта пульсация света реальная, не вызванная пульсацией моих глаз.

Я вытащил оба пистолета, потом сунул обратно в кобуры. Такой страх побуждал к иррациональным действиям, которые могли привести к тому, что я потеряю не одного или двух детей, а всех.