Судьба турчанки, или времена империи (триптих): Призрак музыканта, Врач-армянин, Я целую тебя в губы

Сейчас я уже дома и сижу за столом, пишу в дневнике. Подыму голову от исписанных страниц и словно бы вижу, как он сидит на постели, скрестив ноги, делает быстрые стежки и поет амане.

О чем это мне напоминает? Вспомнила! Это сказка Вильгельма Гауфа, такого прелестного немецкого писателя, о юноше-портном, который мечтал сделаться принцем. Но не могу вспомнить, удалось ли ему...

88

Ну и жизнь! Перед отъездом я предупредила маму, что поживу в приморском доме Сабире. Но отцу и Джемилю мама должна была сказать, что я у маминой подруги. Хорошо, что оба они и не подумали спрашивать обо мне. Отцу могла прийти в голову фантазия уточнить, у какой именно маминой подруги я гощу. Ну, мама что-нибудь придумала бы. Но какой-нибудь необдуманной фразой отец или мама могли навести Джемиля на мысль о проверке. Мне бы не хотелось, чтобы Джемиль узнал о Мишеле. Поговаривают о возможности каких-то армянских волнений. Элени мне сказала. Вообще много неприятных новостей. Ввели карточки. Дрова и уголь подорожали. Конечно, нас, то есть моих родителей и меня, это никак не затронет. Мы по-прежнему будем покупать провизию на рынке. Но скольким людям придется ограничить себя!

Я сержусь на Мишеля из-за этого морфия. А Сабире, Ибрагим-бей? Как они могут этим заниматься? В такое время!

Впрочем, мне ли кого-то осуждать! Что делаю я сама? Ссорюсь и мирюсь с любовником. Почему я не возьму себя в руки? Как становятся сестрами милосердия? Я уверена, что существуют люди, бескорыстно помогающие другим, врачующие раненых в госпиталях. Но мне наверняка встретятся не они, а совсем другие, злоупотребляющие своим служебным положением, торгующие крадеными медикаментами.

Аллах! Эти люди мне уже встретились! Разве Джемиль и мой отец не собираются нажиться на скупке и перепродаже товаров первой необходимости? Разве Мишель и Сабире не крадут морфий? Они способствуют тому, что морфий, который должен успокаивать боль, губит людей, превращает в наркоманов.

С меня довольно! Пусть я безвольная, изнеженная; но одно я могу сделать — порвать всякие отношения с Мишелем и Сабире. У меня останутся мои книги, мой дневник, мои мысли, будет чем занять время. Хватит грязнить себя!

89

Элени сказала, что пришел Сабри с запиской.

— Передайте ему, Элени, что я никого не принимаю и не отвечаю на письма.

Элени передала.

Нет никакого желания видеть Мишеля.

90

Новая записка. Я велела Элени сказать то же, что и в прошлый раз.

91

Приехала Сабире. Конечно, нельзя было отослать ее прочь, как я отослала слугу Мишеля. К счастью, она не застала меня в неглиже, на мне было приличное домашнее платье старого покроя. Будь я в неглиже, и разговор получился бы какой-то растрепанный, бурный. А так...

Я сразу поняла, что сейчас она воскликнет что-нибудь вроде: «Наджие, ты снова капризничаешь!»; и сделает все для того, чтобы я почувствовала себя капризным ребенком, который доставляет взрослым одни неприятности и потому должен исправиться.

Я заговорила первая. Я сказала Сабире, что не собираюсь выдавать ее; что она, вероятно, приехала по просьбе Мишеля, и пусть она передаст ему, что я больше не хочу видеться с ним.

— Пойми, Сабире, это не прихоть капризной кокетки, это серьезно. Я не хочу иметь близкие отношения с человеком, который торгует краденым морфием. Конечно же, краденым! Ведь идет война, госпитали нуждаются в болеутоляющих лекарствах.

Я ожидала, что Сабире начнет бурно возражать, разубеждать меня. Но она только спросила с искренней грустью:

— Ты и меня больше не хочешь видеть?

Я смутилась.

— Не знаю, Сабире. Ты ведь и сама понимаешь, как это дурно — все эти махинации с морфием. Но разве я вправе осуждать тебя? Я обеспечена и одинока, а ты должна думать о будущем дочери.

— Я ничем не могу оправдать себя, Наджие. Ты права. Я заурядный человек, слабая женщина, мои нравственные устои оставляют желать лучшего.

— Я не имею права говорить о нравственности, Сабире; я сама повела себя безнравственно.

— Не мучай себя.

— Не будем говорить об этом.

— Но мы будем видеться? Ты будешь иногда бывать у меня?

Я обещала; если бы я отказалась, это было бы слишком грубо.

Наверное, когда Сабире рассказала мне всю эту историю с морфием, она полагала, что я уже сильно привязалась к Мишелю, или просто думала, что меня не взволнуют нравственные аспекты всего этого. Да, конечно, это было бы логично, если бы один безнравственный поступок — связь с Мишелем — повлек за собой другой — равнодушное отношение к торговле наркотиками.

92

Живу спокойно. Читаю Толстого. «Война и мир» — это и вправду целая жизнь, воплощенная буквами на бумаге,— удивительно! Порою, когда я отрываюсь от книги, мне чудится, что настоящая реальность — там, на этих страницах, а я сама и все мое существование — всего лишь бледные призраки.

В газеты не заглядываю, не хочу мучить себя бесплодными переживаниями по поводу страшных событий. Уверена, что ничего хорошего в мире не происходит. Когда Элени заговаривает о слухах, которые гуляют по городу, я ее прерываю.

— Не надо, Элени, меня это все расстраивает, мучает, и ведь все равно ничего нельзя изменить.