Судьба турчанки, или времена империи (триптих): Призрак музыканта, Врач-армянин, Я целую тебя в губы

Я стала хвалить девочку... Лазар сказал, что когда я вернусь из больницы, она уже и «Одиссею» прочтет... Он говорил с уверенностью... Обе девочки как-то оживились, подались немного вперед, на личиках — надежда и облегчение... Я поняла, они при словах отца поверили, что я поправлюсь и буду такая, как была всегда... Я тоже сказала, что скоро поправлюсь... Лазар Маленький сказал с такой горестной иронией, что, пока я вернусь, она может уже и древнегреческий изучить и читать Гомера в подлиннике... Это у него, конечно, такое совсем детское желание противопоставить себя своим сестренкам; показать, что если для них можно и солгать, то для него не надо придумывать утешения, будто я скоро поправлюсь... Я испугалась:—столько горечи в его голосе... Ему хуже всех... Девочки посмотрели на него с недовольством, они хотят верить отцу, а не ему... Сделалось короткое молчание, но мучительное какое-то... Мальчик вдруг подошел к постели близко; он худенький и уже сильно тянется вверх, и как-то беззащитно выглядит от этого; он спросил, не хочу ли я чего-нибудь — помидоры или абрикосы... Он сбегает сейчас на базар и купит мне... Я хочу только, чтобы меня не мучила эта слабость, особенно в пальцах, и этот жар... Но я понимаю, ему хочется что-то сделать, побежать; какое-то действие, пусть иллюзорное, лишь бы забыться... Когда «скорую помощь» вызывали, он тогда тоже бегал на улицу, ждал машину; хотя не было необходимости стоять на улице... Я сказала, что хочу абрикосы... Лазар тоже все понял; сказал ему, где деньги... И он побежал, чтобы успеть; вечер уже, торговля заканчивается...

Мне кажется, наши дети не стыдятся нас... Но вдруг это у них признак недостаточной тонкости натуры?.. Или нет, просто душевное здоровье, равновесие... Я стыдилась своих родителей, когда была ребенком, подростком. Мне казалось, они слишком суетливые, голоса у них слишком громкие... Я стыдилась, когда они на людях громко говорили по-турецки с характерными интонациями... Лазар тоже стыдился отца. Ему вот казалось, что это стыдно, что отец у него такой старый, болезненный, горбится... На похоронах отца ему было стыдно за тот свой детский стыд... Лазар мне рассказывал еще, что он почему-то гордился тем, что у него не мать, а старшая сестра, такая молодая, красивая, умная, и он дружит с ней и они понимают друг друга... И он заметил, что его друзья, у которых матери были, завидовали ему... Ну, это мне как-то понятно; матери бывают грубы, кричат, приказывают; а Софи такая милая и понимающая... Лазар не говорит о своей матери, и в семье старались не говорить о ней, чтобы он не чувствовал себя сиротой; даже отдалились от других родственников; боялись, что мальчика будут как-то громко и шумно жалеть... Иногда мне это кажется несправедливым и даже страшным: — так умереть и чтобы родной сын не испытывал потребности вспомнить о тебе... Но, наверное, это лучше, чем если бы он сознавал себя сиротой, без матери... А мои дети уже запомнят меня, они большие уже... Даже фотографии у Софи так спрятаны, что и дети, которые всюду суют свои носики, ничего не найдут... Кажется, Лазар не видел этих фотографий... Софи мне их показывала... Одна — чуть ли не начала века — целая семья в ателье у фотографа: — женщина в роскошной шляпе — это бабушка Лазара, пожилой мужчина с бородкой и с тростью — его дедушка, молодые люди с черными усиками и в жилетах — его дяди; а девочка на полу сидит, вытянув ножки в чулочках и в туфельках, в каком-то сложно пошитом светлом платьице — это его мама... Все они очень смуглолицые, даже на нецветной фотографии это заметно... Другая фотография мне нравится, и Лазар ее знает, — на ней отец Лазара в молодости, у него косой пробор в гладких темных волосах, пенсне, лицо тонкое и выглядит одухотворенным... Это он фотографировался в Вене... Там он изучал экономику, бухгалтерию, всякие такие финансовые науки... Но что-то с ним случилось, когда он вернулся на родину и стал работать... Немножко это странно и комично, но он стал работать не в конторе какой-нибудь фабрики и не в какой-нибудь новооткрытой фирме, а в цирковой антрепризе... В Вене он ходил иногда в кафе, где собирались его соотечественники, — пообщаться в мужской компании, и там познакомился с одним человеком, по профессии акробатом... Этот человек его увлек идеей открыть в столице Болгарии большой цирк; получалось как-то так, что финансировать этот цирк будет какое-то акционерное общество; этот человек и его семья должны были заниматься собственно программой и выступлениями, а отец Лазара должен был взять на себя всякие денежные расчеты... Действительно открылся этот цирк, под пышным названием «Колизей»... (А как еще называться цирку в стране, где римляне ставили себе виллы с мозаичными полами и расписными стенами...)... Несколько лет цирк хорошо существовал, и отец Лазара честно и хорошо вел денежные расчеты... После начались какие-то конфликты членов акционерного общества с сыном этого акробата... Отец