Судьба убийцы

Это была Неттл: где-то далеко-далеко она одновременно кричала на кого-то и передавала приказ, вкладывая в него всю свою Силу. Я ощутил гнев и обиду Чейда: старик решил, что мы сговорились против него. Мы все против него, конечно, ведь мы завидуем его магии и хотим выведать его секреты. Никто из нас никогда по-настоящему не любил его, никто, только Шайн.

И вдруг все исчезло – резко, будто опустился занавес после кукольного представления. Я больше не чувствовал ни ревущей Силы Чейда, ни шепота Неттл. Но хуже всего, когда я попытался нащупать Би, то не нашел ничего. Совсем ничего.

Я понял, что лежу на полу у гамака. Щеки мои мокры от слез.

Она была там, моя Би, ураган Силы рвал и швырял ее, а она сейчас далеко, в плену, и ее мучат. Шут был прав во всем. Не желая сдаваться, я снова нырнул в поток Силы и стал искать Би. Снова и снова, снова и снова, пока не обессилел вконец. Когда пришел в себя, оказалось, что я свернулся клубком на полу, все тело болит, голова раскалывается. Чувствовал себя древним стариком, словно мне много сотен лет. Я не спас и бросил на произвол судьбы не только свою дочь, но и своего пожилого наставника.

Чейд, бедный Чейд… Он заблудился в магии, о которой так мечтал. Будто оседлал взбесившегося жеребца, и тот несет его куда пожелает. Сегодня мы сильно обидели Чейда, и я знал, что он далеко не впервые чувствовал себя брошенным и гонимым. Мне так хотелось очутиться рядом с ним, сесть у кровати, взять за руку и сказать, что его любят и всегда любили. То, как ему не хватало любви, жгло меня не меньше, чем его Сила.

Но как бы отчаянно мне ни хотелось быть с Чейдом, тревога за дочь взяла верх. Би сказала, что она на корабле и он идет в Клеррес. Она жива, совершенно точно жива! Но ей так плохо… И все-таки она жива. И не понимает, почему я не спас ее. Похитители жестоко с ней обращаются. Но она жива! Радость этого открытия звенела во мне, как колокола. Кипучее счастье знать наверняка, что Би выжила, соперничало со страхом за нее. Каково ей было столько месяцев провести одной в руках врагов? А я еще и оттолкнул ее, когда она потянулась ко мне.

Но она жива! Без всяких сомнений, жива! Это знание было как глоток воздуха для утопающего, как дождь после засухи. Я с трудом встал на ноги. Она жива! Надо сказать Шуту. Теперь наша главная задача – спасти ее!

А уж потом убить всех, кто отнял ее у меня.

* * *

– Я же говорил тебе, что она жива.

Меня все еще била дрожь, я не мог отдышаться после того, как обегал весь корабль в поисках Шута. А леди Янтарь не проявила к известию никакого интереса. Ну как тут не взбеситься?

– Это совсем другое дело! Твой сон мог указывать на то, что Би жива, а мог и не указывать. А я чувствовал ее Силу! Би говорила со мной! Я знаю, что она жива. Ее везут в Клеррес. И похитители делают ей больно.

Янтарь разгладила юбки. Я нашел ее у фальшборта; она стояла там, обратив невидящий взгляд на море. Волны бились о борт, но невозможно было понять, движемся мы или стоим на месте. А мне до боли в груди было нужно, чтобы корабль двигался, чтобы, рассекая волны, летел в Клеррес.

Она обратила слепые глаза на меня и снова отвернулась к морю:

– Я же говорил тебе. Много недель назад. Много месяцев назад. Еще в Оленьем замке я убеждал тебя, что мы должны спешить в Клеррес. Послушай ты меня тогда, мы уже были бы там и ждали ее прибытия. Все было бы иначе. Все!

Она говорила резко, с упреком. От имени Шута, но она была не Шут.

Я стоял и молча смотрел на нее. И уже хотел повернуться и уйти, когда Янтарь заговорила снова. Очень тихо.

– Это так утомляет. И раздражает. Всю жизнь никто не верил, что я истинный Белый Пророк. Но ты-то – мой Изменяющий. Ты сам видел, что мы сумели сделать. Ты привел меня к порогу смерти и вернул из-за этого порога. Да, я знаю, я уже могу гораздо меньше, чем прежде. Я даже вижу теперь только свет и тени. Но когда я говорю тебе, что снова стал видеть сны, когда я говорю, что видел нечто во сне, и это правда или будет правдой, уж ты-то, Фитц, в отличие от всех прочих, мог бы не сомневаться во мне. Представь, что я стал сомневаться, правда ли ты владеешь Силой, и говорить: «А может, это был просто обычный сон?» Разве тебе не было бы обидно?

– Пожалуй, – признал я.

То, что она не пожелала разделить мою радость от обретенной уверенности, а только отчитала меня за былые сомнения, было как пощечина. Зря я так спешил к ней. Надо было оставить новости при себе. Она что, не понимает, как опасно было надеяться, что моя дочь жива? Как я боялся, что станет со мной, если это окажется не так? Неужели ей невдомек, как это больно – парить на седьмом небе от радости, что Би жива, и обмирать от страха за нее? Вот Шут бы это понял! При этой мысли я вдруг с изумлением понял, насколько все далеко зашло. Я что, правда в глубине души думаю, что Шут и Янтарь – это совершенно разные люди?

Да. Думаю.