Я открыл ей свой разум и дал ощутить, как больно мне было смотреть на искалеченных обитателей чащоб. К этому я прибавил практические соображения: если бы мы помогли этим людям, это стало бы началом нерушимого союза, а кроме того, исследуя Кельсингру и все, что там сотворено Силой, мы сумеем лучше понять природу магии. Я предостерег ее о Серебре и сообщил, что, по моему убеждению, это то самое вещество, в которое Верити окунул руки, чтобы закончить своего каменного дракона.
Ее предупреждение запоздало. Я ощутил легкое дуновение: так бриз играет с парусами, прежде чем мощный порыв ветра наполнит их. А потом Чейд ворвался в мой разум, стирая меня. Он был безумен, торжествовал в своем сумасшествии и наслаждался Силой.
От его громогласного зова мою сущность выплеснуло в поток Силы. Он завертелся водоворотом, промочив меня насквозь, словно Чейд бешено размешивал варево в котле.
Меня вырвали из тела. Я растянулся, стал тонким и неглубоким, как лужа вина на столе. Я стал мельтешением снежинок на ветру, тающим облачком пара от дыхания в морозную ночь. Кто-то кричал и плакал, кто-то с кем-то боролся. А потом отчетливо, как каплю ледяной воды, угодившую за шиворот, я ощутил робкое прикосновение другого разума.
Мы с Би никогда не соприкасались разумами в потоке Силы. Я не мог слышать ее голос, не мог видеть ее лицо. Но ощущение, которое я уловил, могло исходить только от Би, в этом не было никаких сомнений.
И вдруг словно всесокрушающий ветер налетел на нас.
Чейд, словно ураган, обрушивался на меньшие сущности в потоке Силы и раскидывал их. Я испугался, что Би унесет, переломает, разметает при первом же столкновении. И оттолкнул ее.
Не было времени успокаивать ее. Я оттолкнул Би, как оттолкнул бы с дороги, если бы на нее мчалась обезумевшая лошадь. До меня донеслись ее страх и обида, но я рванулся прочь, чтобы она не могла дотянуться до меня, и обратился к Чейду, пока тот не спалил разум моей дочери.