Судьба убийцы

Я села на койку, отодвинув темно-синюю рубашку. Мой отец говорил, что это королевский цвет Оленьего замка. Стоило мне к ней прикоснуться, в воздухе разлился тонкий аромат, и на кровать выкатились три свечи. Потрескавшиеся, облепленные нитками и пылью. Но я сразу узнала мамину работу. Жимолость. Сирень. Крохотные фиалки, которые росли у нашего ручья, впадавшего в речку Ивнянку. Я снова завернула их в отцовскую рубашку и спеленала, как младенца. Я прижимала их к себе и укачивала. Неужели это все, что мне осталось от мамы и папы? Жуткое понимание крепло во мне. Я теперь сирота. Они умерли. Оба. Навсегда.

Я не видела отца мертвым, но чувствовала его смерть, хотя и не могла этого объяснить.

– Волк-Отец! – позвала я вслух.

Ничего. Горе утраты обрушилось на меня с такой силой, что в душе все будто онемело. Отец мертв. Много месяцев он провел в пути, чтобы найти меня, а мы пробыли вместе всего несколько часов. И все, что мне осталось, – это вещи, которые он принес с собой, потому что верил, что они важны. Например, мамины свечи.

Я посмотрела на то, что он принес. Вытерла слезы его рубашкой. Папа не стал бы возражать. Отодвинула в сторону пару потрепанных штанов – под ними оказался знакомый кожаный пояс. А рядом – мои дневники.

Мои дневники?

Это потрясло меня. Дневник, где я записывала то, что происходило днем, и второй – для снов, что я видела по ночам. Должно быть, отец нашел их в моем убежище за стеной и взял с собой в этот долгий путь. Читал ли он их? Дневник сновидений сам собой раскрылся на сне о свечах. Я посмотрела на картинку, которую нарисовала так давно, и перевела взгляд на свечи. Я поняла. Закрыла дневник сновидений и взяла другой. Прочла страницу-две и закрыла. Это больше не мой дневник. Его писала девочка, которой я когда-то была, но уже больше не буду. Я вдруг поняла, почему отец часто сжигал свои записи. Эти повседневные мысли принадлежали кому-то другому, человеку, ушедшему в небытие точно так же, как ушли в него моя мать и отец. Мне захотелось сжечь оба дневника, устроить им похоронный костер, раз уж мне не довелось сложить этот костер для своих родителей. А потом обрезать пару прядей в знак траура по бедной крошке и человеку, пытавшемуся быть ей хорошим отцом.

Я оглядела другие вещицы, разбросанные по койке. Поняла, что это тоже были отцовские вещи. Маленькие ножи и склянки. Его орудия убийцы. Несколько крохотных свертков. Я улыбнулась. Мне удалось справиться и без всего этого. И он гордился мной.

Меня одолевала страшная усталость, но чувства корабля продолжали накатывать непредсказуемыми волнами. Я понимала, что нужно поспать, но знала, что не усну. Волк-Отец посоветовал бы хоть немного отдохнуть, пока есть возможность.

Я взяла завернутые в рубашку свечи и забралась на верхнюю койку. Но когда положила голову на подушку, под ней оказалось что-то твердое. Я села и отпихнула подушку в сторону. Там лежала ночная рубашка, а под ней – стеклянный флакон с какой-то жидкостью. Поднять его получилось только обеими руками, такой он был тяжелый. Я наклонила склянку, и жидкость внутри лениво зашевелилась, закружилась водоворотами серого и серебряного цвета. Мое сердце бешено забилось. Я не могла отвести взгляд от флакона. Что-то внутри меня знало, что в нем, и нечто, заключенное в этой жидкости, знало меня. Оно тянулось ко мне прямо сквозь стеклянные стенки, и я ничего не могла поделать, кроме как потянуться ему навстречу.

Стоило мне против собственной воли сжать склянку в руках, я ощутила вспышки жаркого безумия, совсем как тогда, когда сквозь порезы в ногах в меня проникла змеиная слюна. Во флаконе таилась огромная мощь, она звала, и меня отделяло от нее лишь стекло. Эта мощь могла стать моей. Достаточно открыть флакон и утонуть в ней, и я смогу стать кем и чем угодно. Смогу, как Виндлайер, заставлять внушать людям все, что пожелаю. Судорожно передернувшись, я отбросила флакон на койку и уставилась на него, забыв о своей печали. Отец нес это с собой, этот ужас был среди его вещей. Зачем? Неужели он использовал это? Неужели желал такого могущества? Я вытерла слезы отцовской рубашкой. Его больше нет, и мне уже никогда не узнать ответов на эти вопросы. Я взяла свечи и накрыла флакон рубашкой, чтобы не смотреть на него.

Спустилась и присела на нижнюю койку. Посмотрела на свои грязные ноги. Оглядела ладони, загрубевшие от работы и черные от сажи. Олений замок. Найдется ли там для меня место? До меня донеслись крики с палубы, топот бегущих ног. Движение корабля изменилось. Возможно, мы все-таки не сумели незаметно покинуть гавань.

И вдруг корабль взревел, испуганно и гневно.

– ОГОНЬ! – раздался человеческий голос, и я встревоженно выпрямилась, сердце мое опять забилось быстрее.