– Идиот! – заорала она, и с силой, которую я в ней не подозревала, подняла один из тяжелых деревянных стульев и швырнула его в Винделиара. Он взвизгнул и отпрыгнул, хотя стул не долетел до него.
– Поймай и держи ее! Если не будешь полезным, то я велю капитану бросить тебя за борт.
Я глянула на дверь, но поняла, что она схватит меня, как только я доберусь до выхода. Даже если я сбегу, в конце концов, меня найдут и вернут ей. Не стоило ее бесить. Надо было позволить ей себя поколотить, пока она не решила меня убить. Что делать, что же делать? Она стала дышать ровнее. В следующую секунду она снова на меня бросится. И не остановится, пока не победит.
Ответа не последовало. Меня пробрала странная дрожь, я почувствовала, что Винделиар тычет в мои мысли, в само мое существо, как будто он только что заметил странный отросток у меня на лице. Его попытка была нерешительной и даже опасливой. Я отбросила его, снова напомнив, как укусила щеку Двалии. Он отступил, но я упустила момент. Не обращая внимания на посуду, Двалия бросилась через стол и схватила меня за рубашку. Яркое воспоминание о последних побоях пролетело у меня в голове и передалось ей. Ее глаза загорелись от удовольствия, я с трудом могла это стерпеть.
И тут я поняла.
Я дала ей ощутить вкус крови у себя во рту, рваную рану на щеке, ноющую боль в расшатанном зубе. Я вдруг увидела себя ее глазами: бледная, со спутанными взмокшими волосами, по подбородку размазана кровь. Потребовались все мои силы, чтобы обвиснуть в ее руках. Она не ослабила хватку и, когда я осела на пол, ей пришлось проехать вперед животом по столу, чтобы не выпустить меня. Несколько тарелок свалились на пол. Я свесила голову, как будто потеряла силы, и открыла рот. Двалия отвесила мне пощечину, но поскольку она занимала неудобное положение, силы в ее ударе почти не было. Я продолжала кричать, как в страшных муках, и на этот раз поделилась с ней не ненавистью, а болью и отчаянием. Она жадно глотала мои чувства, как томимая жаждой лошадь на водопое.
Она слезла со стола, пнула меня, я снова зарыдала и забилась под стол. Она опять пнула меня в живот, но ей помешал стол и удар был не так силен, как если бы я съежилась на открытом пространстве. Я вскрикнула и показала ей боль, которую ощущала. Тяжело дыша, она облизнула губы. Я скрючилась, жалобно застонав. О, как же больно она мне сделала, избила почти до полусмерти, у меня все будет болеть долгие дни. Я дала ей все то, что она, как мне казалось, хочет.
Двалия отвернулась, хрипло дыша через нос. Она получила то, что хотела, ее ярость нашла выход. Со мной она закончила, но Винделиар по глупости оказался в пределах ее досягаемости. Она повернулась к нему, сжала кулак и ударила по лицу. Он упал, задыхаясь, рыдая и зажимая руками нос.
– Ты бесполезен! Даже маленькую девчонку поймать не можешь! Мне пришлось все делать самой! Погляди, к чему ты меня вынудил! Если она умрет, это будет твоя вина. Вы оба врете! Украла мою магию! К чему эта басня, чтобы объяснить, почему ты не можешь ей управлять?
– Она видит сны! – Винделиар отнял руки от лица: его трясущиеся щеки пылали алым, из маленьких глаз бежали слезы, из носа капала кровь. – Она врет! Ей снятся сны, но она их не записывает и даже не рассказывает тебе!
– Глупое отродье. Всем снятся сны, не только Белым. Ее сны ничего не значат.
– Ей снился сон о свечах! Она записала его в стихах! Я прочел это у нее в голове! Она умеет читать и писать, и ей снился сон про свечи.
Меня охватил ужас. Сон о свечах! Я чуть было не позволила себе его вспомнить. Нет! Несмотря на риск, я бросила в нее отчаянную мысль:
Мой удар был паническим и достиг своей цели только потому, что Двалия была зла на Винделиара и была рада найти повод выместить досаду.
Двалия ударила его. Она подняла с умывальника тяжелый металлический кувшин для воды, который и послужил ей оружием. Он не защищался. Я не вмешивалась, а наоборот забилась под стол. У меня по подбородку текла кровь из разбитой губы, я размазала ее по лицу. Я почувствовала каждый из ударов, нанесенных Винделиару, и сохранила это ощущение. Я внушила ему, что меня она побила еще сильнее и, поскольку, он находился в отчаянном и оцепенелом состоянии, он принял это за чистую монету. Он знал, какую боль она способна причинить, лучше всех, и вдруг внезапно, как вспышка, я тоже это узнала. От хлынувших воспоминаний мне сделалось плохо, и мои стены не выдержали.