Судьба Убийцы

– Но не только из-за пчелы. Дело в ощущении от сна. Мне снились и другие сны.

– Что они означают? – спросил я, хотя подозревал, что его недавние сны значили не больше, чем мои. Когда я вернул его из мертвых, он сказал, что стал слеп к будущему, которое мы создали. Не играл ли с ним разум злую шутку, посылая сны о том, во что он так отчаянно хотел верить?

– Я мог бы сказать: «Тебе лучше не знать», но это было бы ложью. Правда в том, что я не хочу тебе говорить. Но я знаю, что должен! – порывисто добавил он, прежде чем я возразил. Он откашлялся, посмотрел на свои руки и потер ладони, будто вспомнив боль. На некоторых пальцах непокрытой руки появились ногти, другие, казалось, еще только отрастали. Я отвел глаза от напоминания о том, что ему пришлось вынести. Тело может исцелиться, но раны, которые изощренные пытки оставляют в разуме, будут всегда сочиться ядовитым гноем. Я взял его обтянутую перчаткой руку в свою.

– Расскажи.

– С ней плохо обращаются.

Я этого ожидал. Если она жива, то ее похитители вряд ли с ней церемонятся. Однако, сказанные вслух, эти слова показались мне ударом под дых, выбившим из меня весь воздух.

– Как? – выдавил я.

Сны, - напомнил я себе, – Возможно, это неправда.

– Не знаю, – ответил он хриплым шепотом. – Мне снился волчонок, зализывающий раны и дрожащий от холода. И стройное белое дерево, с которого сорваны все цветы, и чьи нежные ветви покорежены.

Я не мог дышать. Он тихонько охнул от боли, только тогда я сообразил, что с силой сжимаю его пальцы. Я ослабил хватку и сделал вдох.

– Еще мне снилась рука, держащая потухший факел. Невразумительный сон. Факел упал на землю, и чья-то нога затоптала его. Я услышал голос: «Лучше идти наощупь во тьме, нежели следовать ложному свету», – он замолк, а потом продолжил: – Странно то, что там уже и так было темно. Когда факел втоптали в землю, все вокруг озарила ослепительная вспышка света.

– Почему ты решил, что это сон о Пчелке?

Он смутился.

– Я не уверен, но так может быть. В нем было ощущение... подъема. Как от чего-то хорошего. Я хотел с тобой поделиться.

Раздался торопливый стук, и в следующий миг Спарк распахнула дверь.

– Ой! – вырвалось у нее при виде наших сцепленных рук.

Я отпустил Шута. Спарк нашлась и объявила:

– Капитан Трелл вызывает всех, кто может трудиться, на палубу. Время сниматься с якоря и отплывать. Клеф послал меня вас найти. Он поймал Пера и Ланта, как только мы вернулись на борт.

Я с облегчением оставил обсуждение мрачных снов, но слова Шута преследовали меня весь день. Я был благодарен за моменты, когда изучение канатов и движение корабля отвлекало меня от беспокойства за дочь. В каком бы направлении я не размышлял, я не находил себе места: Пчелка погибла, ее унесло течением Скилла; Пчелка жива, ее мучают.

Я работал на пределе сил, чтобы вымотать свое тело, а после упал на койку на нижней палубе, где разговоры, ругань и смех других матросов отгоняли сны.

Мы были в дне пути от Делипая, когда ко мне подошел удрученный Пер.

– Вы видели Мотли?

Я не замечал отсутствия вороны, пока он об этом не заговорил.

– Нет, – признался я и нехотя добавил: – Вороны береговые птицы, Пер. В Делипае ей вдоволь еды, в отличие от открытого моря. Я знаю, что ты делился с ней своим пайком, когда у нас не хватало припасов. Может быть, она решила позаботиться о себе сама.

– Я только что заново выкрасил ей перья. Что с ней станет, когда черная краска сойдет?

– Не знаю, – неохотно ответил я. В сердце она всегда была и будет дикой птицей. Она ясно дала понять, что не хочет быть связанной Уитом. Я постарался не думать о ней.

Тем не менее, я испытал облегчение, когда на вторые сутки мы услышали отдаленное карканье. В тот день мы с Пером забрались на мачту и стояли на выбленках, изучая рангоут. Сначала ворона была лишь точкой вдалеке. Пока мы смотрели, она подлетала все ближе, уверенно взмахивая крыльями. Она прокаркала приветствие и приземлилась точно на руку Пера.

– Устала, – сказала она. – Очень устала.

Она забралась вверх по плечу и примостила голову ему под подбородок.

– Готов поклясться, иногда я уверен, что она понимает каждое наше слово, – заметил я.

– Каждое слово, – повторила она и покосилась на меня блестящим глазом.

Я выпучил глаза: кончик ее клюва был серебристым.

– Пер, – предостерег я, пытаясь говорить спокойно. – Отодвинь ее от лица. У нее на клюве Серебро.

Мальчик замер, а потом сказал дрожащим голосом:

– Я совсем не чувствую магию. Может, и Серебро мне ничего не сделает?

– А может, сделает. Отстрани ее от горла.

Он поднял запястье, и птица перепрыгнула ему на руку.

– Что ты наделала? – спросил Пер ворону. – Милое создание, как Серебро попало тебе на клюв? Как ты себя чувствуешь? Ты не больна?

В ответ она изогнулась и пригладила клювом перья. Они не посеребрились, но приобрели глянец, какого я раньше на них не видел.

– Хеби, – прокаркала она. – Хеби поделилась. Она научила.

Ах, укрепляющее средство Рапскаля, о котором он говорил в Делипае. Следовало догадаться. И не стала ли лучше ее речь после досуга, проведенного с драконами?