Несколькими минутами позднее до нее дошло. Это могла быть только его мать. О, черт, Маше лучше уйти, потому что ей не следовало тут быть. Но не успела она сделать и шага, как дверь снова распахнулась.
Те же самые беспощадно-режущие осколки зеленого стекла. Женщина что-то шипит по-французски, а Маша вдруг некстати вспоминает, что Сонька со своим интерном куда-то делась. И поэтому Мария может лишь беспомощно переспросить:
- Что?
- Ах, русская?! - мать Баса так внезапно переходит на чистейший русский, что Маша вздрагивает. - Прекрасно! Слушай меня, милочка. Я еще выясню, каким образом ты попала в палату к моему сыну, но имей в виду - персоналу будут даны самые строжайшие указания! И этот номер у тебя больше не пройдет! И не смей больше здесь появляться!
- Я... что я... Да что я такого сделала?!
Глаза полыхнули зеленым огнем - вот иначе и не скажешь. Гневно раздулись крылья тонкого, породистого носа.
- Я неясно выразилась?! Не смей близко подходить к моему сыну, понятно? Я не желаю тебя тут видеть! Василий не желает тебя видеть!
- Он так вам сказал?..
- Так и сказал. Чтобы духу твоего тут не было, ясно тебе?!
Маша медленно кивает. И уходит по коридору, в каком-то направлении. Ей все равно, хочется забиться куда-то в темное и тихое место и ни о чем не думать. В конце-то концов, он жив. Это самое главное. А свои чувства... она что-нибудь с этим сделает. Ей только нужно время, чтобы пережить эту боль. Ерунда, после всего, что ей уже удалось вынести. Время и тишина - вот все, что ей нужно.
_______________
- Ну, и кто говорил, что ей полегчает?!
- Никто не говорил, Дим.
- Что там вообще случилось, раз она вернулась ТАКАЯ?! Катерина, ты знаешь?
- Нет, - Катя грустно качает головой. - Маша не говорит. Она раньше... до поездки... много говорила о нем. Теперь вообще молчит. А так... все по-прежнему.
- Да я вижу, - вздыхает Дарья. - Бледная, не ест ничего. Одежда вся вон болтается на ней. И все так же за компьютером сидит сутками.
Тихомиров позволяет себе негромко, но с чувством и витиевато выругаться, прямо в присутствии младшей дочери. Но никто ему не говорит ни слова. Есть такие ситуации, когда иначе и не скажешь...
- Давайте подождем, - подводит итог их невеселого разговора Дарья. - Время все лечит.
___________________
Маша ненавидит себя. За слабость. Всегда считала себя сильным человеком. А на поверку оказалась слабачкой. Она не имела права поддаваться эмоциям, идти на поводу у своих чувств. Из них двоих ему труднее в миллион раз.
Теперь, спустя неделю после возвращения, проплакавшись хорошенько и заставив себя все еще раз тщательно вспомнить и проанализировать, не раз содрогаясь от острой жалости к нему, Маша осознала - она просто не может понять, ЧТО пришлось ему пережить. Он имел право вести себя как угодно. Она - нет.
И, самое главное... Она не нужна ему, она мешает его родным. Пусть так. Но ей-то... ей-то он нужен. Жизненно необходим. И она все так же занята поисками информации о нем. Только вот ее мало. Волнения, связанные с его тяжелым падением и мнимой смертью, улеглись. Литвинский-старший пару раз отписывался на форуме в том ключе, что идет процесс лечения, все по плану, не волнуйтесь, спасибо.
После всех пролитых слез в какой-то момент времени плакать она себе просто запретила. А вместо этого включила голову. И решение об источнике информации нашлось тут же.
Они сидят с Гришей в кафе, ни он, ни она не проявляют никакого интереса к принесенному заказу.
- Гриш, расскажи мне все, что знаешь.
Оз медленно кивает. Он совершенно точно знает, откуда у Маши интерес. Он уже почти забыл о том эпизоде, когда пытался поцеловать Масяню, а она ему прямым текстом ответила, куда ему идти со своими поцелуями. Он не очень-то и рассчитывал на успех, но помнит точно, что сказал ей тогда: "Передумаешь - позвони мне. Я буду ждать". Она позвонила, но причина - Бас. Его это сейчас уже и не огорчает, собственно.
Гриша задумчиво отпивает горячий зеленый чай, собираясь с мыслями. А потом решает действительно сказать правду. Все, что знает сам и от Васькиного отца.
- Значит так, Маш. Все более-менее важные системы в организме ему запустили. Последствия травм органов брюшной полости, там разрывы были и... - он увидел, как она побледнела, и поспешил исправиться: - Извини, я про подробности не буду...
- Говори все! - у нее такой взгляд, что Озу становится неловко.
- Да это не важно, собственно. С мягкими тканями разобрались, вроде бы. Сосуды там починили в первом приближении, какие смогли. Ампутации ноги, слава Богу, удалось избежать.
Под ее пальцами опрокидывается кружка с чаем. Пока подошедшая официантка убирает последствия такой неосторожности, они молчат. Оз ругает себя за опрометчивое решение рассказать уж совсем все, Мария ругает себя за несдержанность: она должна быть сильной!
- Рассказывай дальше, - она говорит ровно. - Извини, больше не повторится.
Григорий качает головой, но все же продолжает: