Судьбе наперекор…

Раздалось оглушительное «Бум!» – я поняла, что это Васька соскочил из форточки на подоконник, потом второе «Бум!» – это, надо понимать, уже на пол, и в кухню влетел Василис. Разглядев его, как следует, я онемела – мало того, что он сейчас весил уже никак не меньше шести килограммов, так он был еще и до невозможности холеный: шерстка блестела и казалась шелковой, видимо, она его вычесывала.

– Кушай, мое солнышко! Кушай, мой маленький! – приговаривала Варвара Тихоновна, с умилением глядя на Ваську, который, не торопясь, словно смакуя, аккуратно ел кашу.

Та-а-ак! Ну и что прикажете мне с ним теперь делать? Персональные обеды готовить? Так я и себе их не готовлю. Его же теперь консервами не накормишь – будет нос воротить. А она-то с Васькой как носится! Словно с ребенком малым. Да, тоскливо ей теперь без него придется. Ладно, будем выходить из положения с наименьшими потерями.

– Варвара Тихоновна, спасибо вам большое за хлопоты.

– Да разве ж это хлопоты? Мне ж такое счастье было с ним возиться! – возразила она.

– А вы знаете, у меня вот мысль одна возникла. Понимаете, работа у меня суматошная. Бывает, уйду рано, а вернусь за полночь. Так вы не будете против, если я вам Ваську буду утром заносить, а вечером забирать, а то он, бедняжка, иногда целыми днями голодный сидит, да и скучно ему. А я вам за это платить буду и деньги на продукты для него давать. Выручите меня, пожалуйста.

У нее глаза налились слезами, она пыталась мне что-то ответить, но губы ее не слушались. Наконец она справилась с собой и прошептала:

– Правда? и, поняв, что я не шучу, затараторила: – Вы даже не представляете себе, какой он умный! Он же все, как человек, понимает! Мы здесь с ним так дружно жили!

– Вот и хорошо, что мы договорились, – и я ей улыбнулась.

Она улыбнулась мне в ответ, но вдруг нахмурилась и спросила:

– А вы сами-то чего-нибудь с дороги ели? – и, поняв, что нет, тут же категорически заявила: – А ну, садитесь за стол! Я вам сейчас картошечки поджарю, да с лучком, да с котлеткой рыбной.

Она так аппетитно это говорила, что я засмеялась и не смогла отказаться. После ужина мы всей гурьбой отправились водворять Ваську на родную жилплощадь.

– А батюшки! – не смогла удержаться, войдя, Варвара Тихоновна. – Пыли-то, пыли! Вы вот что, Елена Васильевна, – предложила она, – Если вам по дому что сделать надо: убраться там, постирать, сготовить чего – так говорите. Мне это еще, слава богу, нетрудно. Сама себя обслуживаю, да и вам еще помочь в силах.

– А сколько вам лет, Варвара Тихоновна, простите за бестактность?

– А шестьдесят два мне, – она грустно усмехнулась. – А вы-то, небось, думали, что много больше?

– Да нет! – постаралась как можно честнее сказать я. – Это я так спросила.

Варвара Тихоновна снова грустно усмехнулась и махнула рукой:

– Да ладно уж вам! – и заторопилась. – Ну, вы отдыхайте с дороги. А утром, значит, Васеньку и принесете? Или, может, мне самой за ним зайти?

– Я принесу, Варвара Тихоновна. Я его сама вам принесу, – и, закрыв за ней дверь, пошла на кухню, чтобы сварить себе кофе.

«А что, – размышляла я, следя за поднимающейся над туркой шапкой пены, – это вполне разумный выход из положения – переложить все бытовые проблемы на, как оказалось, еще совсем нестарые плечи Варвары Тихоновны – я ведь искренне считала, что ей хорошо за семьдесят – ну, видно, жизнь ее не баловала. Я ее не один год знаю, женщина она простая, честная и очень аккуратная. Ей не помешают лишние деньги, а надо мной не будет постоянно маячить дамоклов меч домашних дел. Все, решено, завтра же утром с ней об этом поговорю».

Я оглянулась на Ваську – он грустно лежал в своем персональном кресле на кухне, и я его хорошо понимала: во-первых, с моего пятого этажа воробьев не разглядишь, а во-вторых, Варвара Тихоновна обращала на него гораздо больше внимания.

– Ничего, Василис, – утешила я его, подхватывая под мышку, чтобы забрать с собой в комнату. – Скоро привыкнешь жить на два дома, тебе это даже понравится.

Устроившись с кофе и сигаретами в кресле и положив Ваську к себе на колени, на что он только тяжело вздохнул и, словно по обязанности, замурчал, я. включила телевизор, чтобы узнать, что новенького произошло в городе, пока меня не было: по времени сейчас как раз должна была начаться баратовская воскресная информационно-аналитическая программа на одном из центральных каналов. Ее нельзя было назвать полностью объективной и независимой, но откровенного вранья и славословия в ней было все-таки поменьше.