– Не волнуйся, нормально спит, я же слежу. Сынок… тут дело такое… нам придется задержаться на какое-то время, дел много. Тебя Гена заберет, ты у него поживешь пока, хорошо?
– И мне к вам нельзя приехать? – огорченно спросил сын, настроение у которого заметно испортилось.
– Извини, сынок, не получится.
Грегори заморгал, стараясь скрыть подкатившиеся слезы – ему было всего десять, он очень надеялся на скорую встречу с матерью и отцом, и теперь эта встреча откладывалась на неопределенный срок. Но нужно было держать себя в руках…
– Ладно… я с Геной на тренировки похожу, – выдавил он, отворачиваясь.
– Грег, – внушительно сказал Женька, – я тебе обещаю, что мы лишнего дня здесь не задержимся. Как только решим вопросы, в тот же день в самолет и к тебе.
– Ты всегда так говоришь…
– И что – я хоть раз тебя обманул? – чуть повысил голос Хохол.
– Нет…
– Ну и все тогда. Ладно, тебе пора уже. И Даша плачет, залила тут все слезами. – Чуть толкнув действительно плакавшую домработницу в бок, Женька развернул телефон так, чтобы Грег ее увидел.
– Тетя Даша, ты не плачь. У меня все хорошо. Ты мамочке скажи, что я ее люблю и соскучился. Только про ногу не говорите, папа, ты обещал.
– Хорошо, не скажем, – улыбнулся Хохол. – Иди уже, травмированный.
Грегори выключил телефон, изображение пропало, и Хохол вздохнул:
– Ну, видела? Здоровенный парняга уже.
Даша молча плакала, вытирая глаза платочком. Она видела Грегори в последний раз пятилетним, когда они с Мариной жили в доме Виолы и Беса, ждали освобождения Хохла из Бутырки. За это время мальчик сильно вырос, изменился, повзрослел. В нем появилось что-то уже совсем заграничное, какой-то очень заметный след другой жизни. Но Даша помнила его совсем крошечным, десятимесячным – таким, каким впервые увидела на руках у Марины. Он рос у нее на глазах, к ней в кухню прибегал со слезами, когда с Мариной случилось несчастье, и она лежала в больнице, обритая наголо и надежно спрятанная ото всех. Бедный Женька тогда рвался между лежащей в беспамятстве любимой женщиной и вот этим мальчиком, которому не приходился никем. Даша жалела всех троих, помогала, чем могла. И вот теперь Егорка на экране телефона – такой самостоятельный, заботливый, волнующийся о матери…
– Хорошего парня вырастили, Женечка, – всхлипывая, сказала она, – хоть и трудно тебе было…
Хохол обнял ее и погладил по седым волосам:
– Ну, не реви, все хорошо же. А может, прямо сейчас к нам поедем? Маринка вернется от Ворона – рада будет.
– Нет, Женя, сегодня ты сам должен, один, – решительно сказала Даша, – ведь знаю же – обидел ее, теперь исправить должен. А на днях посмотрим. И лучше вы ко мне – я пирогов напеку, рис сделаю, как Марина Викторовна любит. Да и квартиру ей хочу показать – если бы не она, не сделать мне такого ремонта ни в жизнь, да и маму не похоронить достойно. По гроб жизни я жене твоей обязана.
«Ей много кто обязан, да вот только ты – из тех редких, кто об этом помнит», – подумал Хохол, бросив взгляд на часы.
– Ну, давай так и сделаем. Телефон мне свой напиши, я звякну, – вставая, сказал он. – И спасибо тебе за все – за борщ, за плюшки, за разговор. Легче мне стало.
– Вот и хорошо, – записывая номер на листочке, отозвалась Даша, – и привет большой передай Марине Викторовне.
– Обязательно, – пообещал Хохол, пряча листок в карман, – поеду я, Даша. Цветов еще надо купить.
Глава 33
Урал. Марина
Если ты не сделаешь чего-то сразу же, не сходя с этого места, оно останется несделанным до конца жизни.
Взбешенная поведением Хохла, Марина долго не могла успокоиться, колесила по улицам, половины из которых уже даже и не помнила. Такие вспышки ревности у Женьки в последнее время бывали нечасто, и эта случилась вообще некстати – Марине нужна была его поддержка, хотя бы простое присутствие рядом, а теперь все придется делать самой. И нужно взять себя в руки, настроиться на предстоящий разговор с этим юристом Вовой. Если он на самом деле в чем-то замешан, из него нужно вытрясти как можно больше информации, и вот тут-то и пригодился бы Женька с его внешним видом и манерой разговаривать. «Как всегда, не вовремя», – с досадой подумала Марина, паркуя машину на стоянке возле «Матросской тишины». Внутрь она пошла не сразу, посидела еще в салоне, открыв дверку, покурила и решила, с чего именно начнет разговор с Вовой.
Но не все в жизни подчиняется планам конкретного человека. Так было и на этот раз. Едва Марина вошла в здание, как к ней через весь зал клуба кинулся Вова Суриков собственной персоной. Схватив оторопевшую от неожиданности Коваль за руку, он сжал ее и забормотал, оглядываясь по сторонам:
– Марья Андреевна, можно поговорить?
– Ну, говори, я слушаю, – пытаясь высвободить руку из его влажных горячих пальцев, сказала Марина, но Вова хватку не ослабил.
– Марья Андреевна… где чашка, которая разбилась в кабинете шефа?