Судьбу не изменить, или Дамы выбирают кавалеров

– Женя-Женя… да ведь ты же сразу знал, кого замуж берешь. Она из непокорных – хоть убей. И любила Егора Сергеевича вот как ты – ее. Я-то помню… Гордая была, не могла через себя перешагнуть, выгнала его перед выборами, в доме закрылась и выла, как собака, в комнате. А стоило ему приехать – все, спина прямая, глаза сухие, иди, говорит, Малышев, отсюда. Ну, Егор-то Сергеевич тоже иной раз голову терял… с автоматом как-то к ней в спальню вломился. Чудили, ой чудили оба… Да ты ведь помнишь, как она убивалась, когда он смерть свою инсценировал? Думали – все, с ума сойдет. И ведь это ты, Женечка, ее к жизни вернул. Поверь мне, она об этом никогда не забудет, сама мне сколько раз говорила – Даша, я без Женьки бы не выжила.

– Но вернулась все равно к нему, – буркнул Хохол, не убирая от лица искалеченных рук.

– Вернулась. Но и тебя не погнала же, понимала, что нужен ты ей, ценила за помощь.

– Да что мне эти ее ценилки, Даша? Я живой человек, я любви хочу, понимания, да просто иной раз жалости. А она – железная. Одно слово – Наковальня.

Даша вдруг рассердилась, оттолкнула его от себя и грозно спросила:

– Да ты мужик или баба истеричная? Заладил – «Наковальня, Наковальня»! Ну, не умеет она про чувства разговаривать! Но это не значит, что она тебя не любит. Не любила бы – не вытаскивала бы тебя столько раз. Не помнишь, как у Бурого в подвале сидел? А как Григорий Андреевич ее постоянно тобой укорял? Легко ей было при ее-то положении это выдерживать и тебя в обиду не давать? Ты кем был-то против нее? Отморозок, прости господи, охранник, мяса кусок! А она об этом не думала! За ней какие люди увивались, а замуж она за тебя пошла, за дурака! Тьфу!

Даша встала и вышла в кухню, загремела там чем-то. Женька ошарашенно сидел на диване и хлопал глазами. Такой отповеди от обычно тихой и спокойной Даши он вообще не ожидал. Самое обидное заключалось в том, что она была во всем права, как ни крути… Не говоря особенно слов о любви, Коваль тем не менее делами столько раз доказала эту самую любовь к нему, что Хохлу стало стыдно. Да, она такая, какая есть, и он прекрасно знал об этом, когда так настойчиво звал ее замуж. И еще… в глубине души он отлично знал – изменись Марина хоть на йоту, и кто знает, что было бы. Он любил ее такой, какой знал, и другая ему была не нужна.

Женька поднялся и пошел в кухню, обнял мывшую посуду Дашу за талию и, согнувшись в три погибели, положил ей на плечо подбородок:

– Дашка… ну, Дашка, не злись, чего ты… я ж не всерьез, ты ведь знаешь. Люблю ее, стерву, дышать не могу без нее. А хочешь, мы с ней к тебе приедем? Ты ведь соскучилась… да и Маринка рада будет. Хочешь?

Даша, все еще сердясь, кивнула. Женька поцеловал ее в щеку:

– Ну, мир? А то я и борщ не доел, а он остывает.

– Так доедай, я приду сейчас.

Он вернулся в гостиную, дохлебал остатки борща и, довольный, откинулся на спинку дивана. Дашина квартира, как и сама Даша, его успокаивали. Давно, еще когда они жили здесь, в поселке «Парадиз», в тяжелые моменты именно Даша оказывалась рядом с Женькой, выслушивала, поддерживала, иной раз давала советы. От нее исходила какая-то теплая, обволакивающая энергия, заставлявшая вспыльчивого и взрывного Хохла успокаиваться.

– Ну что, чайку теперь? – Даша вошла со вновь подогретым чайником. – И про Егорушку расскажи мне.

Хохол под чай и творожные шаньги долго рассказывал о том, как учится и чем занимается сын, а потом предложил позвонить ему:

– Заодно и посмотришь, как вырос.

Даша споро, как молодая совсем, сбегала в соседнюю комнату за очками, а Женька тем временем написал сыну сообщение с просьбой к вожатому разрешить внеплановый разговор. Ждать пришлось долго, Женька пару раз выходил покурить и даже занервничал – не случилось ли чего. Но вот от Грегори пришел ответ, что вожатый разрешил, и через секунду раздался вызов по видеосвязи. Хохол придвинулся ближе к Даше, и, когда на экране мобильного возникла улыбающаяся мордочка мальчика, она всплеснула руками и охнула:

– Егорушка… какой же ты взрослый стал, мальчик мой…

– Тетя Даша? – не совсем уверенно спросил Грег.

– Вспомнил! – обрадовалась она, вытирая текущие из-под очков слезы. – Узнал, родной мой…

– Дашка, ты не реви давай, – сказал Хохол, у которого тоже защипало в носу, – все же хорошо. Смотри, какой парень получился – спортсмен, теперь вот еще и путешественник. У тебя все там нормально, сынок?

– Да, пап, все хорошо. Я, правда, вчера сорвался с камня, ногу немножко подвернул, но уже лучше, ты маме не говори, она расстроится.

– А с ногой-то что? – обеспокоенно спросил Хохол, и Грегори беспечно отмахнулся:

– Говорю же, не туда наступил, сорвался, локоть ободрал немного и ногу подвернул. Она вечером опухла, но мне положили лед, теперь уже могу наступать.

– Ты там смотри – аккуратнее.

– Ну, пап… я что – маленький?

– Большой-большой. А как вообще?

– Нормально. Даже соскучиться не успел еще. Мама как? Хорошо отдохнули?

– Неплохо. Мама в порядке. – Хохол отметил про себя, что сын не задал вопросов по поводу появления Даши – понял, что они с Мариной в России.

– Она спать начала? Или как всегда?