Судьбы и фурии

Последний месяц он балансировал на тонкой жердочке между желанием уйти от нее и желанием остаться. Как невыносимо трудно было снова подняться на ноги и пытаться понять, где же он упал.

Он заработал состояние на создании таких историй. Он знал, как одно слово может обрушить целый дом. [Хорошая женщина! Честная женщина! Милая женщина!]

Двадцать три года он пребывал в уверенности, что встретил девушку, чистую как снег, грустную и одинокую. И что он спас ее. Две недели спустя они поженились. А затем, словно глубоководный осьминог, их история вывернулась наизнанку. Его жена вовсе не была такой уж чистой. Она была шлюхой. Ее содержали за деньги. Ариель содержал. В этом нет никакого смысла. Она была шлюхой, а он, Ланселот, – рогоносцем. Он, тот, кто всегда, с самого начала, хранил ей верность.

[Трагедия или комедия – это совершенно неважно. Все зависит от точки зрения.]

ОН ПОЧУВСТВОВАЛ ХОЛОДНОЕ ДЫХАНИЕ ДЕКАБРЯ сквозь оконное стекло. Как долго здесь садится солнце? Даже время вело себя не так, как он ожидал. На пляже не было ни души. Где же все прогуливающиеся старички, собачники, пьяная молодежь, романтики и охотники за лотосами? Все исчезли. Песок был невероятно, неправдоподобно гладким, прямо как кожа. Лотто почувствовал, как растет его страх. Он вошел в дом и шелкнул выключателем.

Лампы были мертвы. Как и его мать.

Ни электричества, ни телефона. Он взглянул вниз. Он был в пижамной курточке, но почему-то не надел штанов. Лотто услышал шипение предохранителей – лампы зажглись. Он почувствовал, как паника сходит на нет.

Словно с высоты он видел, как носится по маленькому дому и заглядывает в шкафы. Потом он отправился в комнату Салли, опустевшую после смерти Антуанетты.

Солнце тем временем село, мрачные тени выбрались из моря, точно амфибии, и двинулись в сторону Гаалфа, по внутриостровным водам к реке Св. Иоанна. Пробежались по ледяным источникам и топям аллигаторов, высохшим бирюзовым фонтанам в печальных зданиях дешевых и наполовину закрытых предприятий. Над мангровыми деревьями, ламантинами и моллюсками в ракушках, один за другим открывающими и закрывающими свои створки точно маленький хор в конце оперы. Затем тени углубилась в Гаалф, покружились голубями в подводном мраке и направились в Техас.

– Что, мать вашу, происходит? – пробормотал он в темноту дома. Первый раз в жизни он позволил себе выругаться. Он чувствовал, что заслужил это. Но дом ему так и не ответил.

ОН ОСТАНОВИЛСЯ ПЕРЕД ДВЕРЬЮ В КОМНАТУ МАТЕРИ, поводя лучом фонарика. Лотто сам не знал, что хочет там найти. Салли и Рейчел говорили что-то о том, будто она копила какие-то вещи. Что в минуты ночных запоев Антуанетта скупала в интернет-магазинах все, что могло приглянуться. Старая комната Лотто была забита коробками со средством для ухода за ногами и часами со сменными ремешками.

– Откроешь дверь в свою комнату – и тебя накроет лавиной американского потребительства, – предупредила его Рейчел. И все это – за те небольшие деньги, которые Антуанетта позволяла себе тратить на всякое барахло.

– Ты хочешь, чтобы мы прибрались в доме? – спросил он, когда они говорили по телефону на следующий день после смерти матери.

Они уже успели поплакать, после того как Салли рассказала, как все было: она встала посреди ночи попить воды и увидела огромное тело Антуанетты, лежащее на полу посреди комнаты.

– Нет. Оставь все, как есть. Надо нам сжечь этот дом, – мрачно сказала тетушка Салли. Она уже высказала свое пожелание совершить кругосветное путешествие. Брат оставил немного денег и для нее, и она не видела смысла сидеть на месте.

– Хорошо, что у ма была аллергия на животных, – сказал Лотто. – А то ведь там могли бы остаться кошки. И разъедающая глаза кошачья вонь, расстилающаяся по всему пляжу.

– Их бы передавили все эти коробки.

– Получился бы гербарий из расплющенных кошек. Букет. Могли бы вставить его в рамку и повесить на стену. Мементо мяу, – сказал он тогда.

Лотто сделал глубокий вдох и открыл дверь в материнскую спальню.

Она была очень аккуратной. Цветочное покрывало, пол, выкрасившийся в темный цвет из-за небольшой протечки в водяном матрасе. Над изголовьем – позеленевшее от времени распятие.

Печальная у нее была жизнь. Бедная мать. Все это напомнило ему что-то из Беккета. Женщина-золотая рыбка, выросшая до размеров своего аквариума, и единственный выход – последний прыжок.

Внезапно Лотто показалось, что ему в грудь влезла ледяная лапа. Ему показалось, что на тумбочке покоится голова его матери. Он видел ее профиль, глаз за линзой очков казался огромным, одна щека, половина рта.