Все ушло и пролетело мимо…
Но тогда мне, помню, показалось,
Что вздыхать, робея, ни к чему
И что, коль со счастьем повстречалась,
Взять его должна я и возьму.
По каким неписаным законам
С давних пор уж так заведено,
Что о чувствах девушкам влюбленным
Первым говорить запрещено?!
Любит парень — парню все возможно!
Признавайся, смотришь — и поймут…
А девчонка — лютик придорожный:
Жди, когда отыщут и сорвут.
Только я не робкого десятка.
Что мне было понапрасну ждать?
Для чего играть со счастьем в прятки?
Он молчит, так я должна сказать!
Помню шумный институтский вечер.
Хриплые раскаты радиолы.
Я решила: нынче эта встреча
Будет не бездумной и веселой.
Пусть она не в парке состоится,
А вот здесь, под меди завыванья.
Что ж, так даже легче объясниться;
Хоть не будет тяжкого молчанья.
Тот пришел с подружкой, тот с женою,
Танцы, смех, веселый тарарам…
Я ж застыла, будто перед боем,
Взгляд и душу устремив к дверям.
Лешка приподнялся моментально
И спросил нетерпеливо: — Ну?
Что же дальше? — Дальше все печально,
Дальше мой фрегат пошел ко дну.
Мой герой явился, только рядом,
Рядом с ним, сияя, шла другая,
Щурилась подслеповатым взглядом…
Рыжая, толстенная, косая…
— Ну а как же он? — воскликнул Лешка.
— Он? — Татьяна зло скривила губы, —
Он блестел, как новая гармошка,
А в душе небось гремели трубы!
Он смотрел ей в очи, ей же богу,
Как дворняга, преданно и верно.
Ну а я, я двинулась к порогу.
Что скрывать, мне очень было скверно.
Сразу стал ничтожным, как букашка,
Разговор наш. Он влюблен. Он с нею!
Да, Андрюша, не дождаться — тяжко,
Потерять же — вдвое тяжелее…
— Таня, брось! — вздохнув, промолвил Лешка. —
Что прошло, того уж не вернешь.
Грусть ли, снег — все тает понемножку.
А виски вот ты напрасно трешь.
Есть примета — постареешь рано.
А для женщин это ж — сущий ад! —
И, поймав его беспечный взгляд,
Улыбнулась строгая Татьяна.
— Слушай, Лешка, — вдруг сказал Андрей. —
Ты приметы сыплешь, будто дождик.
Впрямь ты, что ли, веруешь в чертей?
Ты же комсомолец и безбожник.
Лешка прыснул: — Вот ведь чудачина!
Не во мне таится корень зла.
Просто моя бабка Акулина
Без примет минуты не жила.
И, от бед оберегая внука,
Без сомнений и без долгих дум
Бабка той мудреною наукой
Набивала мой зеленый ум.
Мне плевать на бога и чертей!
Стану ли я глупости страшиться!
Только надо ж как-то разгрузиться
Мне от ноши бабушки моей!
Вдруг профессор приоткрыл ресницы
И сквозь сон сердито пробурчал:
— Что вам, полуночники, не спится?
Ночь давно. Кончайте свой кагал!
Он еще побормотал немножко,
Сонно потянулся и зевнул.
Щелкнул выключатель у окошка,
И вагон во мраке потонул.
— Есть примета, Христофор Иваныч, —
Улыбнулся Лешка. — Верьте мне:
Никогда нельзя сердиться на ночь —
Домовой пригрезится во сне…
Глава III НОВЫЙ ДРУГ
— А все же это хорошо, Варвара,
Что мы с тобой так славно подружились!
Опять бренчит соседская гитара.
Смотри, смотри-ка, флоксы распустились!
Все эти дни возбуждена Галина.
Едва домой вернувшись из больницы,
Она то вдруг заплачет без причины,
А то, вскочив, со смехом закружится…
Трюмо теперь ей враг: неся печали,
Оно напоминает без конца
Про голову остриженную Гали
И шрам пунцовый поперек лица.
Зло — это зло. А все ж, коли угодно,
Теперь ей души новые открылись.
— Да, да, Варюша, это превосходно,
Что мы с тобой так славно подружились!
Ты знаешь, там, в больнице, мне казалось,
Что все твои визиты лишь рисовка.
Увидела — почувствовала жалость,
Ну и приходишь гладить по головке.
Сердечный взгляд… Букет на одеяло…
Приходишь каждый вечер, как на службу…
Прости, Варюша! Я тогда не знала,
Что доброта есть первый вестник дружбы.
Да, между прочим, в сумочке тогда
Наткнулись вы на детские вещицы.
Малыш! И ты приехала сюда
Помочь ему, да не нашла следа:
А он под сердцем у меня стучится.
Варвара улыбнулась: — А забавно
Меня в квартире встретили у вас.
Скажи, кто эта Эльза Вячеславна
В такой пижаме цвета «вырви глаз»?
— Как кто? Да просто мужняя жена.
Служила где-то в главке, у Арбата.
Но, выйдя замуж, обрела сполна
Все то, о чем мечталось ей когда-то.
Борис Ильич, супруг ее, всецело
Научною работой поглощен.
Зато у Эльзы три любимых дела:
Кино, универмаг и стадион.
Притом добавлю, что соседку нашу
Не Эльзою, а Лизою зовут.
Но имя Эльза кажется ей краше,
А Лиза — это скучно, как хомут.
Варвара усмехнулась: — Понимаю.
Когда в тот вечер я сюда примчалась,
То эта Эльза, двери открывая,
Мне помнится, ужасно испугалась.
«Какой ребенок? — ахнула она. —
Что за кошмар? Тут кто-то нас дурачит!
Борис, ты где, я так поражена!
Больница… Галя… Что все это значит?»
Прохлада… Сумрак… За Москвой-рекой
Последние лучи уже потухли,
Лишь зябкий вечер ворошил клюкой
Заката дотлевающие угли…
— Не надо, Галя, света зажигать!
Так вроде бы уютней и теплее.
Да, кстати, ты хотела рассказать
Немного про себя и про Андрея.
Затем о чуде звонком, долгожданном…
Скажи: как назовете вы его?
— Сейчас, Варюша, но сперва о главном:
Андрей пока не знает ничего.
Но по порядку: в день, когда Андрюша
Вернулся с фронта, я его встречала
Не школьницей, как прежде провожала,
А педагогом. Веришь ли, Варюша,
Ходя четыре года в институт,
Я бредила во сне и наяву
Вот этим днем. Но, понимаешь, тут