Судьбы иосифлянских пастырей

23 июля/5 августа 1928 г., в день праздника иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радосте», Владыка совершил последнюю службу в Свято-Троицком соборе Лавры и произнес собравшимся богомольцам «Прощальное слово к петроградской пастве»: «Возлюбленные братья! Почти пять лет тому назад Святейший Патриарх и наш общий отец, блаженный Тихон, прислал меня сюда и благословил этою иконою. Тогда на ней были камни других цветов: голубой, напоминающий безоблачное небо, и зеленый — цвет надежды. Здесь же те камни переменили и вставили эти, похожие видом своим на слезы, и эти камни явились символом всего моего пребывания здесь, потому что все оно представляет собой длинную, мрачную, тяжелую цепь страданий, которые почти без просвета, тянулись дни, недели, месяцы, и только изредка, как искорки, мелькают в них минуты покоя. Моя жизнь здесь началась скорбью, кончает слезами, но да будет воля Божия! Им я не был оставлен, и неслучайно моя последняя служба в этом храме совпала с празднованием иконы Божией Матери „Всех скорбящих Радосте“. Пресвятая Богородица, приими меня под покров Свой!

Возлюбленные братья! В скорби моей моим счастием были вы. Вы были моими утешителями, моею радостью, моим оправданием пред Богом, моим блистающим венцом. В моем страдании я не был одинок. Вы мне сострадали, вы лили за меня слезы. Вы молились за меня день и ночь. И если Бог приведет меня теперь побывать на могиле Святейшего, я могу сказать, что — хотя и мысленно — возвращаю ему его камни, потому что надежда, с которой посылал он меня сюда, сбылась: пастырь и паства здесь — одно неразрывное целое; ясное голубое небо нашего духовного единения было все время безоблачно, и никакая человеческая злоба не могла омрачить его. Проводите меня своей молитвой. Сейчас я совершу в этом соборе последнюю евхаристическую жертву за вас и преподам святым именем Божьим мое последнее благословение вам. Мой путь здесь обрывается. Он начат скорбью, кончается слезами. Да будет воля Твоя. Аминь»[390].

7 августа епископ отслужил последнюю обедню для духовенства Шлиссельбургского уезда в Николо-Феодоровской церкви Лавры. После этого Владыка Григорий дал слово митрополиту Серафиму больше в храмах епархии не служить и исполнил его. Также 7 августа епископ сфотографировался с монастырской братией во дворе Лавры, а на следующий день был вызван в ГПУ, где имел неприятную беседу. Он по-прежнему находился под подпиской о невыезде по делу Богословско-пастырского училища и поэтому не мог покинуть город, как того хотел. 8 августа Владыка вновь написал заявление в ГПУ о разрешении выезда, указав, что «сейчас он по служебному положению должен оставить Ленинград»[391]. 15 августа еп. Григорий устроил прощальное чаепитие для своих ближайших духовных детей, но разрешение на выезд получил только через полторы недели.

28 августа, видя, что ситуация для него не меняется в лучшую сторону, епископ окончательно простился с паствой, сказав о своем уходе, как «невольном и вынужденном», и на следующий день уехал в Коломну, откуда через несколько дней написал духовной дочери: «Ищу одного, чтобы Господь помог мне укрепиться в добре. Доходят до меня разные слухи. Скорблю, когда во зло употребляют мое имя. Я ничего не ищу». В родном городе Владыка прожил около трех лет. Отойдя от активной церковной деятельности, он начинает писать богословские труды. Весной 1929 г. епископ задумал очерк о мистическом восприятии христианства, в 1931 г. приступил к своему главному труду — «Евангельским образам» («Дневнику размышлений над Евангелием»). В это же время, работая сторожем на птицефабрике и в других местах, ей. Григорий собирал свои проповеди и вел активную переписку с духовными детьми (в основном, прихожанами лаврских храмов), наставляя их жить по-православному[392].

В конце сентября 1931 г. Владыка переехал в Москву, где служили священниками его братья. Проживая у родственников, ей. Григорий продолжал работать над своими трудами. В столице имелось больше возможностей достать необходимую богословскую литературу, однако из соображений безопасности епископ был вынужден в сентябре 1932 г. переехать в пос. Жаворонки Озерского района Московской области, где снял две комнаты в доме В. А. Попендик. Новое пристанище оказалось еще более кратковременным, местные власти пригрозили владелице дома, и она отказала от квартиры. Тогда, в марте 1933 г. ей. Григорий переехал в г. Кашин (ныне Тверская область), где проживал вплоть до своего ареста в 1937 г. Братья помогали епископу материально, около года (с мая 1933 г. — по апрель 1934 г.) у него в Кашине жила жена брата — протоиерея Константина Лебедева Людмила Алексеевна, высланная из Москвы за пределы стокилометровой зоны после ареста мужа. Домашнее же хозяйство Владыки вела его духовная дочь с 1924 г., бывшая прихожанка лаврских храмов Нина Александровна Слепушкина, приехавшая в 1932 г. из Ленинграда в Москву, а затем проживавшая со своим пастырем в Жаворонках и Кашине[393].