Судьбы изменчивые лики

Это жито, то расходящееся золотистыми волнами, играющее разноцветьями, синевой то тут, то там появляющихся васильков, то волнующееся под тяжестью колосьев, как бы напоминая, что пришло время отдать людям такой долгожданный хлеб, взращенный их заботами и трудом. Эти бескрайние просторы полей, начинающихся прямо за околицей родного села. Это ни с чем не сравнимое чувство свободы, когда можно идти и идти нескончаемыми родными просторами и каждый раз, вглядываясь в знакомые с детства места, не переставать удивляться их красотам. Эти неповторимые, такие особенные ароматы, которые рождали гречишные поля и сочные травы. И Василь, ее Василь, рассекающий молодым сильным телом колосящиеся волны жита, устремляющийся, распахнув свои объятья, навстречу ей, Алене. А потом этот струящийся, уходящий ввысь полуденный зной, сродни сладострастию, и эта расслабляющая нега после любовных страстей здесь, на свободе, втайне от людских глаз, деревенских судов и пересудов.

Как невыносимо становилось от осознания того, что больше нельзя прикоснуться к этим сильным колосьям, собрать в охапку только что сжатое жито, благоухающее живительными запахами, утонуть в только что скошенной траве и забыться после долгих трудов в пьянящих ароматах страсти.

Здесь, на краю земли, хотелось выть, стонать от безысходности, от понимания того, что вряд ли удастся еще когда-нибудь пройтись родным полем, руками коснуться утренней росы, умыться ее прохладой, и жить томительным счастливым ожиданием, ожиданием встречи с ее единственной любовью, таким желанным Василькой.

Опять зацветали пионы, в межскалье отвоевывая сначала себе право на жизнь, а потом, напитавшись соками этой земли, распускаясь копами алых бутонов, буяли яркими красками, преображая скалистые горы. И только земля была истинным успокоением. Сначала она охранила их семью, потом помогла выжить, и теперь радовала своими красотами, создавая настроение и забирая печаль.

Алена который раз приходила и приходила к этим местам, к этой поляне, сплошь усыпанной не только яркими купами пионов, но и сказочной красоты колокольчиками, совсем не такими, какие росли у них за околицей, — нежными, воздушными, а высокими, с сильными стеблями, напоминающими скорее густые заросли, и вовсе незнакомыми саранками, корзиночками, которые искрились непривычными красками. Алена все всматривалась и всматривалась в это многоцветие красок, вдыхая ставшие за столько лет знакомые запахи. Переходя от одного кедра к другому, прикасаясь к ним руками, нежно поглаживая ладонями будто в знак благодарности за посланное спасение, она начинала слышать совсем другие звуки. Из глубин памяти наплывали и наплывали сначала звуки, потом слова, затем образы.

После длительного этапирования, вытолкав из вагона, их погрузили на телегу и везли, пока была возможность ехать. Вечерело, густая мрачная пелена быстро опускалась на землю, стеной обступал густой лес, через дебри которого они продирались уже с трудом. «Всем остановиться!» — вдруг раздался приказ конвоира. Сбросив с телеги вместе с нехитрым скарбом, почти в ночи их оставили посреди мрачной поляны, окруженной наступающим со всех сторон лесом, обессиленных, обреченных на верную гибель. Эта поляна стала их первым пристанищем тогда, холодным страшным днем начала осени. Замершая, словно камень, чужая земля, будто умершая здесь, на самом ее краю, в одиночестве брошенная и забытая всеми… Недалеко от этих мест заканчивалась узкоколейка, а с ней, казалось, заканчивалась и жизнь, всякая связь с внешним миром.