Судьбы кружение

Нет давно на этом свете моей бабушки Феодосии, она прожила долгую жизнь, умерла, когда ей было 96 лет. Похоронила двоих детей (одна из них – моя мама) и внука. Но это было потом, а когда я была маленькая, где-то лет пяти, меня почему-то тянуло к этой угрюмой, молчаливой женщине. Она одевалась всегда в черное, сверху фартук кухарский, но всё в стерильной чистоте. Эта чистота для нее была идеалом всего существующего в этом мире. Жила они с дочкой, моей тетей Надей, в небольшом домике. Полы чисто вымыты и подрамы голиком (веником из березовых веток, у нас его называли «деркач»). Постельное: простыни, наволочки, вышитые узорами ручной работы, – обязательно накрахмалены. Подушки, сложенные горкой на кровати. На полу самотканые цветные дорожки – в общем, уютный такой домик. Бабушка была худая и по тем временам очень высокая. Прозвали её Метла. Узнала я об этом не так давно и удивилась, как же метко придумывали раньше прозвища. Но вот только не любила она меня, причин тому было много. Отец мой любил выпить, частенько избивал мою маму, когда был не трезв, да и нам, детям, тоже тогда доставалось. Отца бабушка просто ненавидела, но, когда заболела моя мама, горе их сблизило. Бабушка жила у нас, ухаживала за мамой. Я очень была похожа на своего отца, а вернее, на его маму, бабушку Ганну. В детстве меня так и называли – Ганна. Как же я не любила это имя, хотя и свое-то родное мне никогда не нравилось. Как говорила бабушка Феодосия, «Не наша порода». А меня тянуло к ним, к тете Наде, к ней, я же не понимала, что меня не любят. Я шла почти 4 км, чтобы дойти до них, маленькая пятилетняя девочка, заходила в этот стерильный дом, присаживалась на краешек стула и сидела час, два. Они занимались своими делами, а я боялась пройти по дому, а если пыталась, бабушка Феодосия кричала: «Нельзя, ничего не трогай!» Не было угощений, конфеток и ласкового слова. Мама меня ругала: «Не ходи туда, тебя же там не ждут, не любят». Но я шла, даже сейчас не могу понять зачем. Чтобы меня полюбили? Нет, скорее всего, мне хотелось разгадать её, мою бабулю, закрытую и молчаливую. Щедрость у нее всё же была. Иногда она говорила: «Иди, возьми груш в саду, их там много осыпалось». Эх, бабушка, когда тебе уже было много лет, я опять к тебе приезжала, но ты меня не узнавала, болезнь отобрала у тебя память. А я просила: «Ба, вспомни меня, это же я, я не помню обид, потому что их не было».

Теперь я приезжаю к тебе на могилку, там же похоронен мой дед Илья. Мне не пришлось увидеть его при жизни. Говорили, был он маленького роста, работал шофером и умер от воспаления легких. На похоронах бабушки я не была, никто не сообщил о её смерти. Всё равно я тебя вспоминаю, хотя ты и не любила свою внучку, ставлю свечку и молюсь за тебя. Может, ты и любила меня скрытой любовью, ведь не зря же я шла к тебе длинной дорогой, и поверь, мне было страшно, когда я шла полем, через лес, и мне казалось, что за мной кто-то крадется, я всё вглядывалась. А моё сердечко учащенно билось, но я никогда и никому об этом не рассказывала.

Это было моей тайной, ведь я же не была трусихой, моя бабушка Ганна была немного странной, жили они тогда бедно, но еды хватало, всё свое, с огорода, полны погреб заготовок: в бочках яблоки моченые, грибы, капуста. Но всё же любила она ходить по селам и просить милостыню.