Судьбы кружение

Я помню мамин хлеб, испеченный её руками, большие караваи. Она вытаскивала их из печи укладывала на большой деревянный диван. Он стоял у нас в кухне. Хлеб был большой, круглый, с отвисшими аппетитными корочками. Он издавал такой запах! Мама смазывала его сладкой водичкой, накрывала рушником и давала настояться. А я ходила и поглядывала, когда же он настоится… И вот наступал момент, когда мама отрезала мне скибку хлеба. Это была большая длинная полоска. А дальше уже моё дело, чем мне его смазать. Я окунала его слегка в воду и посыпала сахаром, выходила на улицу. И эта скибка хлеба манила всех детей, все просили: «Дай куснуть!» Но не всем оказывалась такая честь. И вкуснее этого хлеба ничего не было, он таял во рту, и сахар делал своё дело. Да, он был божественный – мамин хлеб…

В этом году будет сорок лет, как нет моей мамы. Она так рано ушла, что я даже не успела её узнать, какая она у меня, успела полюбить… С ней мне было тепло и уютно.

Помню, как она любила природу и животных. Я росла атаманом в посёлке, лазала по деревьям, как обезьяна, и однажды принесла домой два вороньих яйца, пыталась их спрятать, но мама увидела и такую лекцию мне прочла, что я запомнила на всю жизнь: «Отнеси назад, птицы будут плакать по своим детям»… И я понесла и всю дорогу плакала, что так обидела птичек.

Мама, мне очень жаль, что у нас было мало времени быть вместе, и все эти годы я по тебе скучаю. Мне не нравилось, что, когда ты меня провожала, всегда плакала. Я просила: «Не плачь, мне больно!», но твои слёзы всё текли и текли. Они были светлые, из самой глубины души. Тебе не хотелось меня отпускать, но мне нужно было уезжать.

Я все теперь думаю: есть сотовые телефоны, когда ты в любой момент можешь позвонить и сказать: «Мама, как ты, я по тебе скучаю»…

Но мне некому позвонить, абонент недоступен.

Сон

Мне снился сон, я видела Иисуса, видела живого, говорящего, он часто улыбался и его глаза излучали доброту и понимание, и я была рядом с ним. Его длинные рыжеватые волосы спускались до плеч, и он часто рукой отбрасывал их назад. Глаза, цвет которых трудно было определить, менялись от его настроения, могли быть карие, или зеленые, даже желтыми с крапинками, только ему было такое присуще. Но тогда еще мало кто знал какая сила и воля заложена в этом человеке-Боге. А пока я смотрела на него, на простую одежду: тунику (хитон), кожаные сандали (ему приходилось очень много ходить), сандали были очень удобны, но один ремешок немного оторвался и я невольно опускала глаза посматривая на обувь, думая, что он этого не замечает. Вы были в Иерусалиме? Он тоже там был, в первый и последний раз. Однажды он меня спросил, ты же человек из будущего и я сказала:

– Да, Иисус, я же знаю про тебя, как ты придешь и уйдешь. И твои мучения я тоже знаю. Да, из будущего, и спустя столько лет тебя помнят, тебе поклоняются, тебе верят. Господи, мой сон закончится, но сделай так, чтобы я тебя помнила. Он улыбнулся, очень грустно и сказал:

– Ты будешь помнить все и даже напишешь про меня просто и ясно. Как про мои сандали. Я всегда был и буду. Мои страдания – это суть моего прихода, открыты тайной искупления. Моя необъятность не имеет границ. Я несу любовь и добро.

Я смотрела на него, как на парня, в которого не была влюблена, но которым я очень дорожила и гордилась, я верила в него, зная какие испытания его ждут. Я не пошла с ним, я осталась в том месте, где его педали, и изменить ничего было нельзя. Только теперь я знаю, что это не выдуманная история (это для тех, кто не верит в существование Иисуса), ведь я с ним разговаривала, видела его, пускай даже во сне. Но сон бывает как явь. А явь – это сущность, а сущность – это Бог.

Было у матери три сына

4 утра. Анна всегда вставала так рано, еще и заря не засветилась, лишь рассвет только забрезжит, а она уже печку затопит. В печке еда деревенская: щи, каша да картошка, все в махотках, то есть в глиняных горшочках, да оладушек детям – их у нее трое. Три сына, хатка была маленькая, тесновато было, но ничего, выросли сыночки, да ещё какими красавцами: губатые с черными бровями, кареглазые. Не одна девка в селе страдала, горевала по ее хлопцам, но два сына уже определились, оперились. Николай, старший, женился, уже двое деток, живет в соседнем селе, бригадир в колхозе, толковый такой сынок и заботливый. Как не стало отца, так он частенько к матери приезжал с гостинцами, а как какой праздник, так и платочек прикупит.

Иван тоже женился, взял Аньку с соседнего села, как будто своих девок мало было. Бегал за семь верст, так уж она ему приглянулась, красивая – ничего не скажешь, но с характером. Купили они с Анькой маленькую хатку, даже пол земляной, но Иван у нее плотник, мастер на все руки: и полы настелил, и дом подправил. Это потом он построил просторный большой дом, это было уже в послевоенное время. Анька вон на сносях, второго ждут, первая-то, Валечка, умерла. Сильно уж красивая девочка родилась, бабки судачили: не жить такому дитятку, прям ангелочек, вот и сглазили, падлюки.