Читаем Судьбы на переломе полностью

– Да, конечно. Конечно, поможем, – странным, хриплым голосом отозвался он.

Игорь взглянул на товарища, слегка ухмыльнулся и деловито сообщил, что это можно сделать сразу же после лекции.

– Спасибо, мальчики, – медовым голоском почти пропела Танька и повторно одарила их чарующей улыбкой. – Вы настоящие друзья. Так после лекции в этом же кабинете, договорились?

Она резко повернулась на каблуках, так что её юбка взметнулась вверх, на мгновение приоткрыв выше колен стройные красивые ноги. В следующую секунду Татьяна исчезла за толстенной открытой дверью аудитории. Сергей стоял остолбеневшим и, похоже, потерял дар речи. Из этого состояния его вывел лёгкий удар по спине.

– А, чего? – приходя в себя, уже обычным голосом спросил Сергей Игоря. – Чего дерёшься?

– Это я тебя возвращаю к действительности. – Игорь улыбался во весь рот. – Пойдём на лекцию, Ромео!

Глава 4. Немного о Татьяне

Шестидесятые годы двадцатого столетия

В благополучной московской интеллигентной семье в середине пятидесятых годов появилась на свет девочка. Счастливые родители души в ней не чаяли, тем более что это был их первенец. Отец преподавал в юридическом вузе и писал диссертацию, а маме девочки посчастливилось работать в Библиотеке иностранной литературы. Девочку назвали Таней, Татьяной. С трёх лет ребёнок поступил на попечение бабушки, которую чуть ли не на коленях упросили оставить свой домик на окраине Горького и переехать в Москву. Родителям надо было работать, а отдавать единственную дочь в детский сад мама категорически не собиралась.

– Нет, нет и нет, – отвечала она отцу на его предложение рассмотреть ведомственный сад для детей руководящих работников. – Никогда! Ребёнок должен получить домашнее воспитание, а там в этом детсаду научат неизвестно чему.

Так в четырёхкомнатной квартире на Садовом кольце появилась бабушка, призванная воспитать внучку. Нужно отдать должное Анне Филипповне, у неё это получалось. Сказывалось блестящее образование, полученное в гимназии до революции, отличное знание русской литературы и твёрдые жизненные принципы, вложенные в её голову матерью, как выяснилось, на всю жизнь.

Строгая бабушка установила жёсткий режим дня для маленькой Танюши, регулярно водила девочку гулять на Патриаршие пруды, а к своему четырёхлетнему юбилею Танечка уже что-то лепетала про дядьку Черномора, учёного кота и русалку. Пушкин! Конечно, этого великого русского поэта бабушка знала наизусть, по его сказкам, а не по букварю учила внучку читать, и к четырём годам Таня уже могла, водя пальцем по строчкам детской книжки, с небольшими запинками декламировать пушкинские стихи и сама пробовала по вечерам выступать на кухне перед родителями с отрывками из «Царя Салтана». Родители умилялись и многозначительно переглядывались, воздавая должное самим себе, так дальновидно пригласившим бабушку.

А на очередной Танин день рождения два здоровенных мужика на широких плечевых ремнях внесли в квартиру на пятом этаже пианино. Сергей Аполлинариевич и Наталья Марковна, вернувшись с работы, долго не могли вернуть себе дар речи, увидев в углу большой комнаты внушительный чёрный музыкальный инструмент с золотой надписью «Клин» на внутренней поверхности крышки клавиатуры. Пока они приходили в себя, бабушка объявила, что она будет учить внучку музыке, что это совершенно необходимо для развития ребёнка, а потому, обращаясь к Сергею, практически приказала пригласить грамотного настройщика. С той поры в квартире стали раздаваться сначала гаммы, а потом различные произведения для фортепьяно.

А тем временем в Москве и в стране наступило интересное время, которое потом назвали «оттепелью». Конечно, после Двадцатого съезда стало возможно произносить вслух то, о чём раньше либо молчали, либо говорили шёпотом, оглядываясь. Фестиваль молодёжи и студентов открыл и показал иную жизнь, чем в нашей стране. Ослабла цензура, наступило время больших имён и больших произведений. У памятника Маяковскому люди собирались тысячами, внимая стихам Евтушенко, Рождественского, Ахмадулиной, Вознесенского, слушая Окуджаву и небольшого роста человека с гитарой, представлявшегося как Володя, обладателя уникального, с хрипотцой голоса. Появились невозможные ранее фильмы, такие как «Девять дней одного года», «Летят журавли». А в библиотеках стал доступным журнал «Новый мир» с повестью Солженицына «Один день Ивана Денисовича».

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза