Судьбы разведчиков. Мои кембриджские друзья

— Центр считает, — сказал я, — что теперь будет лучше для обеих сторон, если мы расстанемся насовсем. Вы проделали для нас много полезной работы, и мы не имеем права подвергать вас опасности в сложившейся обстановке. Если мы поставим точку сейчас, то у противника не будет оснований обвинить вас в чем-либо. У них сейчас нет никаких улик против вас, и нам бы хотелось, чтобы все окончилось благополучно.

Кэрнкросс выслушал мое сообщение спокойно и усмехнулся.

— Не думаю, чтобы я понаделал серьезных ошибок, — сказал он. — У них нет против меня ничего основательного, только слухи. Но мне бы очень хотелось знать, кто навел их на мой след. Отнюдь не всех бывших коммунистов перевели на другую работу. Почему же меня? Может быть, завелся какой-нибудь ренегат или доносчик. Если найдете такого в ваших службах, то хорошо сделаете. Выкурите его вон.

Я передал ему конверт с деньгами. Не сказав ни слова, Кэрнкросс опустил его в карман пальто. Я ушел, а он остался сидеть в полутьме. Мы больше никогда не видели друг друга.

Года два назад я прочел ряд документов о «Кареле». В них говорилось, что английская контрразведка установила за ним слежку, начиная с июня 1951 года, когда у нас не состоялась встреча на Илинг Коммон. Мы тогда чуть не попались. Следовательно, моя интуиция не подвела.

Я слышал, что Кэрнкросса допрашивали еще несколько раз, после чего он ушел с работы и уехал за границу.

Говорят, что в 1964 году МИ-5 все-таки «высветила» его. Я думаю, он действительно признался, но намного раньше — в 1951 или 1952 году, когда его допрашивал Вильям Скардон, тот самый, кто разоблачил Клауса Фукса — агента-атомщика. Признание Кэрнкросса подтвердилось лишь одним, да и то косвенным доказательством. Я лично уверен, что Кэрнкросс многое рассказал в начале 50-х годов в обмен на обещание неприкосновенности.

После увольнения Кэрнкросса я потерял его из виду. Он, видимо, уехал сначала в Соединенные Штаты, потом в Азию, а затем возвратился в Рим, где устроился на работу в Сельскохозяйственный отдел при Продовольственно-сельскохозяйственной организации ООН. Так, по крайней мере, явствует из подшивок КГБ.

И хотя Кэрнкросса не было больше на английской земле, контрразведка не прекратила расследований его деятельности. В 1967 году, когда он находился в Риме, она установила, что его еще в Кембридже завербовал Джеймс Клугман. Его привезли обратно в Англию и испробовали метод, с которым хорошо знакомы почти все разведывательные службы: велели завербовать Клугмана, человека, который в свое время вербовал его. Кэрнкросс навестил своего старого друга, все еще состоявшего в руководстве коммунистической партии, и предложил ему работать в британской разведке. Клугман расхохотался Кэрнкроссу в лицо и сказал, что люди, его пославшие, должно быть, очень плохо информированы: во время войны он уже был офицером британской разведки. Тем дело и кончилось. Кэрнкросс направился обратно в Вечный город. Не стану говорить, откуда я получил эту информацию, но мне известно, что Клугман, которого я никогда в глаза не видел, находит у этого эпизода дурной привкус.

В Риме Кэрнкросс и Габриелла разошлись. В 70-е годы он переехал во Францию и поселился там, как многие другие англичане, ушедшие в отставку. В 1988 году он опубликовал монографию — «Гуманность Мольера». Жил Кэрнкросс мирно, проводя свои дни за книгами с молодой американской компаньонкой Гейл и несколькими собаками. У одной из них была оригинальная кличка «Блэкмейл» («Шантаж»). К сожалению, мне так и не удалось больше увидеть этого человека, спасшего жизнь тысячам русских солдат. Умер Кэрнкросс совсем недавно, в 1995 году.

Многое из того, что я написал в этой книге, будет откровением для английской разведки, хотя она и без меня много знала о Кэрнкроссе. И английская, и французская пресса посвятили ему много внимания после публикации в октябре 1990 года Кристофером Эндрю и Олегом Гордиевским[36] книги «Внутренняя история КГБ». Журналисты отыскали тогда Кэрнкросса и взяли у него интервью, которое он провел с непревзойденным мастерством:

— Я не кинозвезда, а всего лишь второстатейный рядовой солдат. Долг обязывает меня быть осторожным. Даже ради объективности я не могу говорить о некоторых областях своей деятельности.

В беседе с корреспондентом одной французской газеты Кэрнкросс высказал одно несколько более определенное замечание, которое, по-моему, отличается широтой суждения:

— Может быть, настанет день, когда мы сумеем попытаться понять правду, скрывающуюся за фактами, и объяснить те сложные процессы, в результате которых молодой интеллектуал оказывается замешанным в такие дела.

Если бы английский закон счел нужным привлечь Джона Кэрнкросса к ответственности, он бы давно это сделал. Но не сделал же! Поэтому я решил, что могу по праву рассказать об агенте, который мне особенно нравился и с которым, как мне кажется, я имел много общего.