Судьбы разведчиков. Мои кембриджские друзья

Коровин понимания не проявил. Отнюдь. Сам он, как я уже писал, перестал соблюдать основные правила безопасности. Конечно, я не мог с ним спорить и выслушал обидный выговор.

— Что случилось, Юрий Иванович? Испугались чего-то, да? Но ведь это невозможно! За «Карелом» никогда не таскались «хвосты», вы сами мне об этом говорили.

Я подробно рассказал, почему у меня возникли подозрения и даже нарисовал схему, кто и где находился на месте встречи. Но Коровин был уверен, что я испугался.

— Когда человек трусит, — бросил он, — то всегда ссылается на интуицию.

Коровин написал в Москву докладную негативного содержания. Он заявлял, что исключительно по моей вине была сорвана жизненно важная встреча. Я получил суровый нагоняй с обвинениями меня в трусости.

Дело уладилось, когда я объяснил начальству, что не все так плохо. Контакт с Кэрн кроссом не потерян. Ведь мы договорились с ним о трех запасных встречах на случай, подобный происшедшему. Через восемь дней мы должны снова встретиться на том же месте и в то же время. Если сорвется и эта встреча, у нас есть еще одна в запасе. В конце концов можно перейти на систему долгосрочных контактов.

Все на какое-то время успокоились, но к сожалению, Кэрнкросс не появился ни на одной из запасных встреч. У меня окрепла уверенность, что я поступил правильно, отменив первую встречу на Илинг Коммон. Но Коровин не успокаивался. С тех пор между нами началась открытая война.

Я должен был найти способ встретиться с Кэрнкроссом. На это ушло несколько недель, потому что он очень редко показывался на улице, а когда это случалось, с ним всегда кто-нибудь был. Я часами ждал в надежде перехватить его на пути между министерством и домом. Наконец мне это удалось. Я поймал его там, где был совершенно уверен, что мы вне опасности. Идя за ним на расстоянии одного-полутора метров, я произнес ему прямо в затылок несколько слов: час и место встречи. Кэрнкросс кивнул головой и пошел дальше.

На этот раз он пришел. Мы встретились за городом. При первом взгляде на Кэрнкросса я понял — что-то случилось. Я объяснил ему, почему не вышел на встречу на Илинг Коммон, и спросил, не заметил ли он чего-нибудь. Он тогда ничего не увидел, а на запасные встречи не приходил, потому что был сильно напуган.

— Питер, сразу же после первой несостоявшейся встречи меня вызвали на допрос в контрразведку. Сначала со мной разговаривали довольно любезно, но потом их тон изменился и стал очень неприятным. Они упирали на то, что во время учебы в Кембридже я состоял в компартии. Я неоднократно повторял, что никогда не скрывал этого факта и мой коммунизм — это просто юношеская глупость. Уверял их, что мои взгляды с тех пор изменились. Вот почему я не приходил на встречи с вами.

Я задумался. Совершенно очевидно, что Кэрнкросс находится в состоянии тяжелого стресса. И все же он еще как-то держался. Я успокаивал его, как мог, и уверял, что этот многочасовой допрос больше не повторится. Мы же не оставили за собой никакого следа, за который контрразведка могла бы уцепиться. Но из дальнейшей беседы с ним я понял, что произошло нечто худшее: МИ-5 запретила ему доступ к конфиденциальной информации в связи с наступлением общего климата недоверия в правительственных учреждениях. Кэрнкросс, выслушав это сообщение, сделал вид, что относится к нему с полным пониманием и безропотно согласился работать в каком-либо другом управлении.

Я сразу понял, что моя связь с Кэрнкроссом подходит к концу, но прежде чем принимать какое-либо решение, должен был посоветоваться с Центром. Кэрнкросс меня понял, и мы договорились встретиться еще раз. Глядя, как он, слегка сгорбившись, медленно удаляется от меня, я подумал: «Какой же он мужественный человек». Во всяком случае он выглядел так, словно собственная судьба заботила его меньше, чем меня.

Вернувшись в посольство, я тотчас отправил донесение в Москву. Я писал, что, по моему мнению, английская контрразведка продолжит слежку за Кэрнкроссом в ближайшее время. Ответ пришел скоро. Мне предписывалось прекратить работу с Кэрнкроссом.

Перед нашей последней встречей Коровин выдал мне большую сумму денег — сколько, я точно не помню — для передачи Кэрнкроссу. «Карел» никогда ничего не просил за свою работу, но сейчас наши люди решили выдать ему приличную сумму в знак нашей благодарности. Я всегда был против того, чтобы платить агентам. Деньги создавали какую-то неловкость в наших отношениях, а стремление получать их еще и еще могло нарушить искренние и дружеские отношения. Но сейчас, когда приходилось расстаться с Кэрнкроссом, я решил, что такой жест с нашей стороны не помешает. К тому же он недавно женился на молодой женщине Габриелле, и деньги пригодились бы им для создания семейного очага. По крайней мере, он мог безбедно прожить на них пару лет.

Когда мы прощались, я не заметил никакой перемены в поведении Кэрнкросса.