Судьбы солдатские

Недавние ливни обильно смочили и правый берег, поэтому солдаты еле одолели кручу. Подталкивали, подсаживали, вытягивали друг друга, но одолели. В самое время — в неровном мерцающем свете многих ракет увидели около взвода гитлеровцев, которые во весь рост, не таясь, бежали именно сюда, чтобы убить их, тех, кто уже оставил за спиной Днепр.

Этот фашистский взвод за считанные секунды срезали автоматными и пулеметными очередями. Правда, один из фашистов было метнулся обратно в непроглядную темноту, но Егорыч одиночным выстрелом оборвал его бег.

Теперь, когда стало несколько спокойнее, огляделись: где же родной полк? Растянувшись вдоль берега метров на пятьсот, ярились наши автоматы и пулеметы. Не сплошной линией, а отдельными очагами. Два из них угасли буквально за считанные минуты, зато остальные слились в один, дружно ощетинившийся в сторону врага огненными трассами.

— Где Флегонт Иванович? И взводного нашего никто не видел? — спросил Трофим, яростно работая лопаткой: оборудовал для себя огневую позицию.

— Еще там, на середке Днепра, в их плотик мина угодила, — ответил какой-то незнакомый солдат.

Дмитрий считал, что сейчас Трофим просто обязан во весь голос заявить, что он, как старший по званию, берет командование на себя, но брат только и сказал:

— Слышь, кто пошустрее, доложи, сколько нас и каким, в каком количестве боезапасом располагаем.

Лишь позднее, когда ему было доложено, что на этом ничтожно малом клочке земли заняли оборону всего девятнадцать бойцов при трех станковых пулеметах, а боезапаса — патронов и гранат — на день хорошего боя, когда каждому из бойцов стало ясно, в каком секторе он ведет наблюдение за врагом, у Трофима непроизвольно вырвалось:

— Значит, отвоевался наш Флегонт Иванович…

Да и времени не оставалось на большее: гитлеровцы, опомнившись и немного разобравшись в обстановке, подтянули сюда силы, пока не атаковали, но огонь открыли плотный, заставляющий вжиматься в землю. И все-таки здесь было еще сравнительно спокойно: севернее, где высадились остальные, бой гремел во всю силу, там в полный голос говорили не только фашистские пушки и минометы, но туда прицельно били наши дальнобойные орудия и «катюши», стоявшие на левом берегу Днепра.

— Может, до своих начнем пробиваться? — робко предложил кто-то.

До своих, кто уже сейчас по-настоящему в полную силу бился с фашистами, всего метров триста. Или чуть побольше. Конечно, вроде бы и можно попытаться ползком проскользнуть к ним. Что ни говорите, когда народу побольше, и биться с врагом лучше, и смерть не так страшна: не в одиночестве, а при людях ее примешь.

Однако Трофим решает иначе:

— Не соображаешь или только прикидываешься? Здесь мы левый фланг наших собой прикрываем. Три станкача да мы все — сила!.. Уйдем — гитлеровцы тут снова обоснуются, значит, и по нашим, и по переправе фланговый огонь вести смогут. Или не знаешь, каково приходится, если с фланга косят?.. Да и не дадут фашисты нам соединиться со своим, не дадут. Глянь, что кругом творится.

Действительно, мерцающая дуга разрывов снарядов и мин плотно опоясала тот пятачок земли, который вырвали у фашистов главные силы полка; казалось, не было такого мгновения, чтобы она сникла, угасла. И вся береговая полоса искрилась взрывами, и на Днепре, едва успевали осесть одни столбы воды, немедленно вставали другие, еще гуще, еще непроходимее. А в бой вступали все новые и новые как фашистские, так и наши артиллерийские батареи; грохот от невероятного множества разрывов и одновременных выстрелов стоял такой, что даже здесь, переговариваясь, они должны были голос поднимать до крика. Казалось бы — куда уж больше, но они твердо знали: с рассветом в эту заваруху включится и авиация. Наша и фашистская. Бомбардировщики, штурмовики, истребители.

Конец разговору положил Егорыч, заявив:

— Солдатская наука беда какая простая: от смерти не бегай, но и ее не ищи…

Первая фашистская мина, противно подвывая, прилетела к ним и рванула минут через пять после этого короткого разговора. Потом вражеские мины посыпались так густо, что наши солдаты со счета сбились. Просто сидели каждый в своей ячейке и, бессильные что-либо предпринять в ответ, терпеливо ждали, тайно надеясь, что и эта приближающаяся мина рванет только землю, только, в нее вонзит свои зазубренные осколки.

До самого рассвета били фашисты из минометов по их клочку заднепровской земли, ни одного прямого попадания в окопы вроде бы и не наблюдалось, но к восходу солнца их было только шестнадцать здоровых и двое раненых, жить которым, судя по всему, осталось всего ничего. А того, что предлагал пробраться к своим, осколок мины ударил в лоб, точно под нижний обрез каски. Вот и не стало еще одного солдата. Лишь тело его, прикрытое плащ-палаткой, костенело на дне окопчика.

У раненых, чтобы не лишить их последней призрачной надежды, оружия не тронули. Зато станковый пулемет, первым номером которого был убитый, Трофим велел взять Дмитрию, подобрать себе напарника и занять соответствующую огневую позицию. Только зачем подбирать кого-то, если Егорыч всегда рядом?