Судьбы суровый матерьял…

Я трогаю лошадь шершавой рукою…
Уставшие за день, понурые, мы
Неспешно бредем над вечерней рекою,
Где спят в камышах золотые сомы.

Пустынное поле.
Дорога пустынна.
Не видно свистящего в небе крыла,
Лишь теплая морда мне тычется в спину,
Да мягко и тихо звенят удила.

А ночь на подходе.
А мы всё шагаем
По кромке обрыва. На самом краю…
И лошадь (я знаю) глядит, не мигая,
Зрачками огромными в спину мою.

8.

Ходит ветер по кругу,
Ситцы пьяно шуршат,
Карусельную вьюгу
Юбки бабьи кружат.
На селе новоселье!..
Пацаны, голышом
Самодельное зелье
Пьют из фляги ковшом!
Две гармошки рыдают,
С хрустом гнутся плетни,
А на солнце сверкают
Ордена да ремни…
Ходят взрослые игры
По кривой, по дуге!
Загорелые икры,
Мелкий пот на виске!
На плечах позолота…
Только виделось мне
Горемычное что-то
В этом радостном дне.

9.

В краю, где был холод и правил палач,
Где жали колосья серпом,
Где молот гремел по металлу, горяч, —
Всё это считалось гербом.
И холод, и голод, и молот, и колос,
И всё, что пахалось,
И всё, что мололось, —
Гербом называлось, горбом добывалось…
Но это в ту пору меня не касалось.

Мне нравился герб, я цветное любил!
Я герб вырезал, и слюнил, и лепил
На стенку беленую…
Мама вздыхала.
Колосья шуршали.
Горела звезда…
Но – то ли тяжелые шли поезда,
Шатая избу, то ль слюна высыхала, —
Мой герб от стены отставал, не держался.
Я снова плевал и лепил. Я сражался
За шорох колосьев, за молот, за серп,
С саманной стеной, не приемлющей герб.

Целина

Меж коротких рогов, перевитых вожжами,

Шло угрюмое действо, сверкая ножами,

Мясо боем светилось, и птицы, и смрад,

И никто не сказал: кто, и в чём виноват…

Их кололи, из них текло.
Пахло шкурами и распадом.
Коршун, падая на крыло,
Прикрывался мычащим стадом,
Поднимался и клекотал,
Наливался теплом добычи,
Рыскал ветер, и залетал,
Воя в ужасе, в глотки бычьи;
Требуха на кострах варилась,
До небес доставал огонь,
И по всей целине носилась
Сладковатая эта вонь.
Ржали кони, ругались тетки,
О мусаты скребли ножи,
Вынимая из каждой глотки
Сгустки бычьей большой души.
Пили белую за кильдымом.
И, голодные до тоски,
Пацаны, прикрываясь дымом,
Шевелили в котлах куски.
Сами ели и псам кидали,
И смотрели, как от реки,
Желтой пылью марая дали,
Шли за мясом грузовики.
А под берег, насупив лица,
Голубой чередой шурша,
Шли бараны воды напиться,
Муть болотную вороша.
И напиться шли, и умыться,
Как столетья шли, как всегда.
И постукивали копытца,
И почавкивала вода…
Как запомнилось, так и было!
Солнце ярый катило вал,
И лучами наотмашь било
Всё, что двигалось, наповал.

«Кольцо в дуге…»