Судьбы суровый матерьял…

Кольцо в дуге
И ехать бы, катиться!..
Сорочья гроздь висит на городьбе.
Тяжи как струны. Обод серебрится.
И самосадом тянет по губе.

В три колеи бежит в степи дорога.
Густой бурьян у каждого столба.
И никого – ни дьявола, ни Бога,
Цветет полынь да кружат ястреба.

Да суслик в рыжей крапчатой накидке,
Да тучи край лилов и языкат,
Да ковылей развернутые свитки —
С холма на холм с востока на закат!

И жажда знать – а что за той чертою,
Такой далекой и такой прямой?..
Судьба, судьба,
Какой шальной верстою
Закружишь и назад вернешь, домой.

Да и вернешь ли?..
А вокруг и в небе
Такая тишина, что слышен зной.
Горбовский Глеб (что знаю я о Глебе?)
В стихах такой же бредил тишиной.

Она была ему необходима.
Она и мне необходима тож,
Чтоб никого, чтоб злые ветры – мимо,
Чтоб конь шагал, и колосилась рожь.

Кубарь

В треске перьев, кругами, он к солнцу летел.
Белоконцый, чубатый. И сверху в долину
(Крылья – бабочкой!) круто валился на спину,
И до самой земли кувыркал, как хотел,
Свое легкое тело.
Степным ураганом
Мы свистели, взвивая его в облака.
И теперь, плотно глядя назад, сквозь века,
Сожалею о том. Среди нас хулиганов
Не водилось, свистели же мы от любви
К этой птице…
В блестящей сиреневой шали,
Как он падал оттуда!
И мы не дышали,
Ощущая горячие токи в крови.

Нам казалось – не голубь, а время клубится,
Когда он свое сальто вертел до земли,
И мы думать не смели, что можно разбиться
О дорогу, где куры валялись в пыли…
Легким телом владея и волею вольной,
Разделив это небо на солнце и тьму,
Он разбился о провод.
О высоковольтный…
А другой подошел бы навряд ли ему.

Сосед

Он ставил шаг размашисто и длинно,
Плащом китайским кованным шурша.
Упругая стальная сердцевина.
Распахнутая мощная душа.

Желанный гость,
Он был как бог и выше.
Садясь за стол, он вынимал наган…
Кружился день над голубиной крышей,
Смотрел в окно, заглядывал в стакан.

К вину катилось пиво на прицепе.
И под стакан, он мне сквозь хмель и грусть,
Читал стихи, где кот ходил по цепи.
Не по листку читал, а наизусть.

Он тосковал – какие люди были!
Ведь погибали… почитай, за так.
Рассказывал, как Пушкина убили.
Убили – что… А хоронили как…

Он был блатной.
Он был из местных урок…
Гитару бы.
Да где гитару взять…
Он от ствола прикуривал окурок
И разрешал наганом поиграть.

Сверкали камни, пламя шевелилось,
Вытягивало красный язычок…
Пока вино плескалось, пузырилось,
В тоннель ствола, в таинственный зрачок,

Я всматривался.
Холод пистолета
В меня вползал, почти сводя с ума…
Мне в том стволе, во тьме, судьба поэта
Мерещилась.
В окне стояло лето,
А чудилось – морозная зима.