Судьбы суровый матерьял…

Бич, хомут, седло, ошейник,
Штык немецкий, медный грош,
И Бердана ствол ружейный,
Ржавый, но еще хорош…

Среди той чердачной были

От зари и до зари
На постое жили-были
Витязи-богатыри.

Я им по два раза на день

Сказки русские читал,
И точил то меч, то складень,
То доспехи им латал.

Мы на матицу садились,

Запивали хлеб водой,
И всё время бились, бились
То с Кощеем, то с ордой…

А теперь не та картина.

Вроде, та же, но не та!
Ленты пыли, паутина,
Ни ствола, ни хомута.

Ни седла и ни седелки,

Ни копья и ни гроша,
Только я на сером волке,
Да при мне моя душа.

«В детстве пророк, а потом обалдуй…»

В детстве пророк, а потом обалдуй,
Словно крапива, я рос на подворье,
Оспой болел ветряною и корью…
– Не заколдуешь – колдуй, не колдуй…

Так я шептал, угорая в бреду,

Черной холстиной от солнца укрытый.
Выжил и вышел, пошел и бреду,
Оспою меченый, битою битый.

Выжил и вышел, а солнце – в упор,

Чтоб не ослеп, чтобы видел любое —
В небе ли синем, в бездонном забое,
Или в душе, где под жаркий мотор

Боли насыпано, словно опилок,

Налито крови горячей густой…
Что мне для счастья?
Патрон золотой,
Тихую пристань и пулю в затылок,

Чтобы не бить понапрасну сапог,

Чтобы великой печали не видеть,
Чтоб никого не успел я обидеть,
Чтобы предать никого я не смог.

Далекое

Ах, июль…
Золоченые стежки!..
Неба, солнца и воздуха смесь…
Мы подроем на поле картошки,
Будем печь их в жестянке и есть.

Ни упрека не будет, ни вздоха.

Подрывать – это не воровать!
До чего же прекрасна эпоха,
Если эту эпоху не знать.

Вот сидим мы, сопливые люди,

У ночного степного костра,
И луна в оловянной полуде
И строга, и чиста, и мудра

Озирает нас пристальным оком,

Брызжет синей росой по меже…
И рождается мысль о высоком,
О сакральном почти.
О душе.

«Восходит солнце, на бугре садится…»

Восходит солнце, на бугре садится,
Откидывает жаркую полу,
И золотым лучом, как тонкой спицей,
Проводит по оконному стеклу.

И в тот же миг окно течет росою,

И мне уже не спится. Не до сна!
Я половицу щупаю босою
Ногой и половица холодна.

Крыльцо дымится утреннею влагой,

Озноб, входя неслышно под ребро,
И дрожью, и веселою отвагой
Переполняет детское нутро.

А дом уже живет, шумит и дышит.

Коня в оглобли пятят, ехать чтоб,
И, встряхивая шаль, на влажной крыше
Урчит сизарь, и раздувает зоб.

Летит солома, взрытая щенками,

Отец седелку на коня кладет,
И кто-то осторожными руками
Меня берет и через жизнь ведет.

Хлеб