Судьбы водят хоровод

Старая Сима убрала желто-блакитный шарфик обратно в пакет и задумалась. А что происходит с генератором, если его энергия уже не нужна? Стасик взял дозу любви, в которой нуждался, и отсоединился. А любовь продолжает сочиться из Симы, раздражая и пугая сына. Как остановить этот генератор ненужной любви? Со временем он сломается и замолчит. Она умрет, и любовь иссякнет.

Симе становится грустно. Даже за пенсией идти расхотелось. Для поднятия духа Сима решила позвонить подружке, Луизе Ивановне.

– Привет, – блекло сказана она.

– Привет! – оптимизм Луизы не зависел ни от времени года, ни от времени суток. – Куксишься?

– Да что-то… как-то… душа болит.

– Душа – не сердце, для здоровья угрозы не представляет, – резонно ответила Луиза. – У меня тут вообще мрак. Мой обалдуй опять без работы сидит.

Обалдуем она называла своего сына, который периодически терял работу и очень расстраивался, потому что работу он любил. Но водку он тоже любил. И постоянно метался между этими двумя большими любовями.

– Может, ему зашиться?

– Знаешь, сколько раз он это делал? Там уже шить нечего, только штопать.

Сима не знала, что ответить. Тогда Луиза сменила тему.

– Хорошо тебе, твой не пьет, на работе его ценят. Счастливая ты, Симка.

Вот ради этих слов Сима и звонила подруге.

А Луиза продолжала:

– Он у тебя всегда башковитый был. Вот, говорят, генетика. Фиг вам! Каждый по штучному проекту рождается! И в кого он такой?

Луиза мягко намекала, что Сима не очень умная. Сима не обижалась. Разве можно обидеться на то, что ребенок лучше тебя? Хуже таким, как Луиза: умная, волевая, а сын обалдуй.

Сима почувствовала, что ей полегчало, и стала тяготиться разговором.

– Ладно, Луизочка, пойду я. Пенсию получить надо.

Положив трубку, Сима задумалась. Когда у Стасика проявились математические способности? Кажется, в средней школе. Или уже в старших классах? Вот память! Самое важное удержать не может!

Сима лишь помнила, как они с сыном, обнявшись и укрывшись одним пледом на двоих, решали задачки, кто быстрее. Стасик так радовался, когда выигрывал у мамы. Сима, конечно, мухлевала, специально путалась в решении, морщила лоб, а Стасик кричал: «Мама, какая ты глупая! Я уже посчитал! Восемь яблок и три груши!»

С некоторых пор Сима поняла, что сыну нужно учиться непременно в Москве. К тому же в Кемерово неблагоприятная экология. Когда над городом нависал смог от промышленных выбросов, Сима непроизвольно дышала глубже и чаще, чтобы больше забрать на себя, своими легкими очистить воздух, которым дышит ее сын.

Она продала квартиру в Кемерово, которую получила в наследство от родителей, заняла денег и купила крохотную квартирку на окраине Москвы. Лишь бы Стасик жил не в общежитии. Там мало еды и много девушек. Вообще, водку, армию и девушек она считала злейшими врагами молодого студента.

Стасику учеба давалась легко. Как говорила Луиза, он был башковитый. Легко закончил институт и нашел работу с хорошей зарплатой.

Но странное дело, чем большего достигал Стасик, тем критичнее он оценивал Симу. Он купил себе собственную квартиру, обставил по своему вкусу и, приходя к матери, задумчиво разглядывал ее скромный быт. В эти минуты на его лице жалость боролась с презрением.

Однажды он позвонил и предупредил, что придет вечером не один. Сима догадалась, что с девушкой. И не ошиблась.

Стасик привел Ирочку, тоненькую и немного нервную девушку. Она смотрела на него с обожанием, что тревожило Симу. Она знала характер Стасика: он сурово обходится с теми, кто смотрит на него с обожанием. Сима заранее сочувствовала Ирочке.

Она резала пирог на кухне, когда подошел сын.

– Мам, согласись, что Ирка красивая.

– В молодости все красивые. Даже дурнушки. Просто они поймут это через много лет.

– Ты просто ревнуешь, – надулся Стасик.

Стало понятно, что ему нужна не ее мудрость, а простое подтверждение правильности своего выбора.

Через полгода молодые сыграли свадьбу. Стасик нашел для себя новый генератор любви, он переключился на него. Сима стала ему не нужна.

Забегая два-три раза в месяц, он критиковал мать за несвежие полотенца, за недосоленный суп. За коричневую кофту. За непокрашенные волосы. За то, что она сидит дома и не ходит в бассейн. За то, что она такая, какая есть.

Сима молчала. Она понимала причину его недовольства. Другим старым женщинам он мог простить все, потому что они ему чужие. А тут мать. Он знает, что должен ее любить. Но не может, хоть ты тресни. Нет в нем такой способности. Любить – это ведь дар. Это способность генерировать особый вид материи, которую ни один прибор не уловит, только душа. Стасик не умеет. От этого ему стыдно перед самим собой. И тогда он находит в Симе недостатки, как будто если бы у нее были покрашены волосы, а в ванной висели свежие полотенца, он бы ощутил в душе любовь. «Нет, сынок. Не дано тебе любить. Но я не обижаюсь. Лишь бы тебе было хорошо», – думала Сима под градом упреков. И еще жалела его. Ему не дано любить, как кому-то не дано петь.