Судебный дознаватель фараона (СИ)

Писец не стал спорить и очень энергично заработал руками и ногами, каждый миг ожидая, что крокодил либо схватит его за ногу, либо вообще перекусит пополам. Но то ли удар по носу обескуражил чудовище, то ли зверюга решил, что жертва уж слишком активно сопротивляется и отправился на поиски более податливого обеда, но Гормери достиг лодки, забрался в нее, а новой атаки так и не случилось.

— Вы дрались как герой! — восхитился матрос.

А второй заметил не без удивления:

— И вот откуда на середине реки взялся крокодил? Чего ему у берега не сиделось?

Развалившись на дне лодки, молодой помощник писца циновки разглядывал огромную рваную дыру на своем медальоне. Сквозь нее он видел голубое небо и улыбался.

«Как хорошо жить! — стучало его сердце, — Дышать свежим, смешанным с рекой ветром, видеть зеленые берега, уходящие садами и полями от реки и упирающиеся в желтые скалы пустыни. Слышать переливчатые крики камышовки и горихвостки, кряканье уток и резкие крики чаек… Как хорошо просто лежать, понимая, что ты все еще по эту сторону горизонта».

Позже, уже сильно опьянев на празднике собственного возвращения из пасти крокодила в мир людей, когда в его честь были произнесены сотни восхваляющих речей, и каждый, кто был на борту, включая рабов, признался, что его бой с чудовищем достоин самых восторженных рассказов их будущим внукам, Гормери подумал вот что:

Там, под водой он едва не лишился своей чести. Ведь честь для чиновника — это его знак отличия. Для писца храмового кебнета — его медный медальон. И он спас его. Получается он спас под водой свою честь. И несомненно там же, в бою он обрел дыхание жизни. Если бы не обрел, то теперь бы уже пребывал на суде Осара.

(Ба умерших, согласно верованию древних египтян, должны были проходить суд Осара (Осириса по-гречески)).

Значит первая часть пророчества гадалки сбылась. Что теперь? Ему предстоит найти знак Луны, что бы это ни значило, последовать за ним и где-то в пути обрести себя? Ах да, и еще наполнить сердце истиной кровью. Как будто сейчас она у него не настоящая. Ерунда какая-то.

«Да, ну вас», — мысленно отмахнулся Гормери от всех сразу. И от мыслей, и от гадалки с ее начальником Анхатоном, и от звезд этих, слепящих глаза усталому путнику. Он зажмурился и тут же провалился в мягкий, спокойный сон.

Глава 5

Уадж встретил их разноголосой и разноцветной набережной, на которой толпилось много странного люда: финикийцы-зазывалы в полосатых халатах обещали блаженство в домах наслаждений, митаннийцы в красных тюрбанах пытались продать первому встречному отрез тонкого льна и украшения, тощие иудеи обещали лучший курс обмена меди на золото и наоборот.

Гормери продирался сквозь толпу активных приставал, искренне сочувствуя Анхатону, носилки которого попрошайки облепили как мухи кусок протухшего мяса. А ему еще казалось, что пристань Ахетатона слишком многолюдна. Куда нынешней столице до бывшей! Над толпой витал туман из ароматов благовоний и специй, запахов копченой рыбы и сладостей, вони горелого жира, пота и тухлятины. Все это смешивалось в один отвратительный запашок, липший к телу и оседавший на одежде. Хотелось вырваться на простор и вдохнуть полной грудью. Только вот вырваться было некуда. Уадж походил на огромную разноцветную деревню с узкими улочками, шумными базарными площадями и мелкими домишками, над которыми клубилась все та же отвратительная смесь, бьющая в нос и вызывающая дурноту. Иногда правда, тянуло свежевыпеченным хлебом или ароматными маслами жасмина и луговых цветов. Но эти приятные акценты лишь усиливали окружающую вонь. На пыльных удочках толклись люди, натыкаясь на повозки, ослов, быков и овец, под ногами шипели гуси, тявкали псы и крякали утки. А над всем этим человеческим и звериным муравейником возвышались стены заборов, за которыми покоились уже никому не нужные храмы древних богов и забытых царей. Ворота хоть с виду и крепкие, уже не являли собой чудо роскоши. С них сняли золото и выковыряли драгоценные камни из пазов. Величественные статуи, охраняющие их потускнели. Краска на них потрескалась, а у одной, стоявшей у первых ворот храма Амона стерся глаз. Никто и не подумал привести ее в порядок. Было что-то жалкое и одновременно обвиняющее в этом несчастном безглазом исполине. Словно он обращался к прохожим этим своим потрепанным видом со словами: «Как же вы могли допустить до такого, люди? Разве не мне вы молились? Разве не со мной связывали все свои чаяния? Разве теперь я не достоин вашей заботы, даже если веры в меня больше нет?»

Гормери прошел мимо, отвернувшись. Ему стало стыдно за жителей Уаджа. Да и вообще, за жителей…