Судья и палач

Американец учёл пожелания и подкорректировал свой внешний вид. Волосы, по-прежнему буйно вьющиеся укоротились и были собраны в низкий хвост при помощи розовой арининой резинки. Рваные и вытертые до безобразия джинсы он заменил на длинные широкие шорты светло-бежевого цвета с обилием карманов, а вместо вызывающей футболки с костяком на Фёдоре была банальная клетчатая рубашка, тоже широкая и удобная. А возле кресла ещё стояли сланцы.

— Ну как, мастер, ты довольна? В таком виде я сойду за московского кузена-компьютерщика?

— Да, очень хорошо, — несколько отстранённо ответила Арина. Ей вспомнились статьи из интернета, где в ярких красках расписывались художества Фёдора при жизни. Было неуютно и как-то страшновато. Фраза о мстительности и злопамятности буквально не выходила из головы.

— Пошли завтракать, — парень отложил книгу, — я от неча делать курицу пожарил.

— Благодарю, — ответила чародейка, избегая смотреть в голубые нахальные глаза. Вот только умоюсь и приведу себя в порядок.

Краска стыда залила её лицо, она была одета лишь в трусы и майку. Это означало, что кто-то снял с неё джинсы, футболку и бюстгалтер, в которых она сражалась с бесом вчерашним вечером. И этим кем-то, естественно, был Фёдор Толстой по прозвищу Американец, можно просто Алеут.

— Зачем вы раздели меня?

Фёдор подошёл и, взяв за подбородок, заставил посмотреть в глаза, хотя Рина пыталась отвести взгляд.

— Давай-ка проясним ситуацию. Вчера ты подверглась нападению беса, доблестно защищалась и вовремя вызвала меня. Так?

— Так, — девушка осторожно высвободилась и отступила на шаг.

— Ты потратила слишком много силы и потеряла сознание, припоминаешь?

Кивок.

— Я доставил тебя и сумку с продуктами домой. Уложил спать. Ну не в джинсах же было тебя оставлять! Или, ты, никак, смущена, что посторонний мужчина лицезрел твои прелести? — красивое смуглое лицо исказила глумливая усмешка, — видал я и получше. Успокойся. Ты совершенно не в моём вкусе. Не люблю худых и высоких. А тонкие ноги нравились в наше время одному лишь Саньке, что страдал по недостаточной стройности конечностей в России.

Арине, конечно, было слегка обидно, что Толстой не особо лестно отозвался о её внешности, которой завидовали почти все девчонки как в школе, так и в универе. Не модель, понятно, но на фестивале касплея в Самаре её очень даже фотографировали, а на сайте назвали «Мисс Анимэ» фестиваля. Да ещё спрашивали, свои ли такие чёрные волосы. Арина гордо сняла заколку и продемонстрировала гриву во всей красе.

— Что молчим? — Фёдор потряс её за плечо, — откат? Не проснулась?

— Всё хорошо, спасибо за помощь. Я умоюсь и спущусь в гостиную.

— Ладно, — он пожал плечами, прихватил томик Тургенева и вышел за дверь.

Пока Рина принимала душ, она напряжённо думала, что ей делать дальше. Делать вид, будто ничего не произошло, и она не в курсе жизненных перипетий своего «трактирного трибуна» было выше её сил. Но и доверять ему она не могла. А ведь им необходимо доверять друг другу. Бабушка с Марфой Семёновной были задушевными подругами, а ей достался аморальный тип, пьяница и извращенец (в мыслях предательски всплыл орангутан).

Так и не придя ни к какому решению, чародейка пошла завтракать.

На столе уже стояли тарелки с порциями запечённой курицы, нарезанными помидорами, а Фёдор доставал из пакета тостовый белый хлеб.

— А это что за гадость? — он кивнул на надкусанный кусок бородинского чёрного с семенами кориандра по румяной корке.

— Вы же вчера французский хлеб просили, — ответила Арина, — так вот он.

— Это? — несколько театрально воскликнул Алеут, — полагаешь, эта жёсткая кислая дрянь из ржаной муки может считаться французским хлебом? — Рина кивнула, — нет, вас явно обманули. Французский хлеб — белый, мягкий и воздушный внутри с румяной хрусткой корочкой, а это — не взошедшее тесто какой-то криворукой крестьянки, давно не получавшей тумаков от мужа.

Рина села за стол и демонстративно отрезала себе кусок бородинского. Она не собиралась вести кулинарные дискуссии, а хотела просто поесть. Курица, к слову, у Фёдора удалась. Девушка с удовольствием жевала нежное мясо голени, заботливо положенной на её на тарелку. И поглядывала на слугу.

Тот без стеснения вылил в бокалы остатки шампанского, выпил свой залпом и принялся за еду.

— Как тебе?

— Вкусно, даже очень вкусно.

— Этому рецепту меня научил алеутский вождь Энгил, он прекрасно готовил человечину.

Арина чуть не выплюнула курицу на тарелку. Выходит, про каннибализм тоже не соврали.

— Ты что? — не понял Толстой, — я ж пошутил! Ешь, вождя Энгила я, конечно, знал, но людей они в девятнадцатом веке не ели. По крайней мере, при мне. Чего так смотришь, я, правда, шутил.

— Фёдор Иванович, — проговорила Рина, отложив вилку, — боюсь, я не смогу полноценно сотрудничать с вами. Я очень благодарна вам за спасение от беса, но будет лучше, если мы найдём бабушкин ноутбук и попытаемся попросить помощи для смены мастера и слуги.

Фёдор с сожалением посмотрел на опустевшую бутылку «Абрау-Дюрсо», потом спросил: