Судья и палач

— Обиделась на меня, что ли? В чём дело? Ну раздел тебя, уложил. Ну, просидел всю ночь в твоей спальне. Великое дело! Я ж боялся, что тот, кто бесяка на тебя натравил ещё что-нибудь учудить попробует. Да устраиваешь ты меня, Аришка. Хорошая ты девка, да у Прасковьи другой внучки и быть не могло. Сила есть, а управляться с ней научимся, не боги горшки обжигают.

— Только вот вы меня не устраиваете, — собравшись с духом выпалила Рина.

— И чем же, позвольте узнать?

Чародейка вздохнула. Не так-то просто в глаза мстительному и злопамятному каннибалу высказать свои претензии. Она решила начать с наименее важных:

— Вы пьёте с утра, азартно играете в карты, врёте, убили огромное количество людей просто на дуэлях, и…

— Продолжай, — тёмные прямые брови нахмурились, — какие ещё мои грехи ты вычитала в интернете? Про людоедство и сожительство с обезьяной не забудь.

Упоминание про интернет как-то охладило пыл Рины.

— Не думай, что, если я жил в девятнадцатом веке, то я отсталый идиот. Ещё вчера подумал, что ты станешь наводить обо мне справки, вот и почитал, — он изящно промокнул губы салфеткой, — понаписали обо мне столько ерунды, что не знаю, плакать мне или смеяться.

Он вздохнул.

— Давай так, оправдываться не стану, не вижу смысла. Спрашивай открыто по всем пунктам, какие волнуют. Всё одно, вызванного по контракту слугу поменять нельзя. Это я точно знаю. Не пойму откуда и как, но знаю. Начинай, чем быстрее мы с покончим с непониманием и подозрениями, тем лучше.

Арина подумала и начала с самого больного.

— Что было с обезьяной?

— Ты вообще соображаешь? — Толстой покрутил пальцем у виска, — я похож на ненормального? На кой чёрт мне сдался орангутан, да ещё и самец. Так для смеху на корабль взял. Карточный выигрыш, не бросать же животину. Дрессировать думал, да обезьяна глупая попалась и зловредная. Пакостила всем, а когда я хотел его верёвкой привязать, чтоб не срал на палубе, он меня за руку тяпнул. Я со злости его швырнул, да не рассчитал силу, позвоночник орангутану сломал. Пришлось пристрелить. И всё.

Звучало правдоподобно.

— Каннибализм.

— Уже объяснил, второй раз не буду. Так для смеху рассказывал, чтобы вот на такие рожи, как у тебя была за столом, поглядеть. Не ел, не готовил, и точка.

— Понятно, — у Рины немного отлегло от сердца. Она чувствовала, что сейчас Фёдор серьёзен и откровенен, как никогда прежде. Даже выражение лица другое, стал как-то старше и более усталым, что ли, — карты, женщины, дуэли.

— Всё сразу? — привычная усмешка чуть тронула губы, — начну с последнего. В наше время дуэли были обыденностью. Убийством это не считалось. Вызывали по большей части меня. Наверное, поэтому я считаюсь героической душой класса «Стрелок». Вины за дуэли не ощущаю ни малейшей. Приходилось драться с несколькими за раз, не убили — выходит я лучший. Дальше что? Женщины? Хоть ты мне и не любовница, ни мать, ни жена, скрывать не стану. Любил многих, никого не обидел, расставались по взаимному согласию. Был женат, счастлив и всё такое. Подробностей не дождёшься. Остались одни карты. Играл много и наверняка, если ты понимаешь, о чём речь?

Рина сказала, что в курсе дела.

— Не потому играл, что в деньгах нуждался, просто интересно. Любил ставить на место профессиональных шулеров, которые деньги стригли с простаков. Вот Саньке много лет долбил, как всё делается, а он не верил. Хоть в конце, слава Богу, понял, что к чему. Тогда к карточному столу интерес напрочь потерял. Считаю сие делом добрым, искупающим прочие игорные грехи.

— Понятно, а что с питьём вина?

— Пили в моё время много. Особенно военные. Хоть государь Александр не особо одобрял, но против воли большинства ничего поделать не мог, — Фёдор заложил за ухо волнистую прядь волос, выбившуюся из хвоста, — выпивал, я ж — преображенец всё-таки. Бывало, что и перебирал малость. Но про коня и грязь Пушкин-сукин сын, приврал. Не валился я с коня. Да и Фру-фру не калмыцкой, а орловской породы была. Теперь всё, надеюсь, или ещё какие враки по мою душу остались?

— Нет, это всё, — Рина ощутила огромное облегчение. Фёдор, конечно, своеобразный парень, но не извращенец и не людоед. В конце концов у всех есть недостатки и дурные привычки. Так куда лучше, нежели отозвался бы зануда навроде отца Викентия.

Федор уплёл остатки курицы, вскрыл чипсы и хрустел ими с удовольствием.

— И ещё, — проговорил он, прожевав очередную горсточку, — ты должна перейти со мной на «ты». Будет странно, если посторонние услышат, как ты выкаешь двоюродному брату. Даже в моё время такого не бывало. Забудешься, занервничаешь и перейдёшь на Фёдора Ивановича. Идёт?

— Хорошо, только как к вам обращаться? Федя? Федюша?

— Только попробуй! Никаких Федюш, Феденек! Можешь на французский манер — Тео. Значит, Теодоро.

Рина засмеялась:

— Уж двадцать лет минует скоро, как я не вижу Теодоро, — процитировала она испанского классика, — боюсь, Теодоро я не смогу произносить без смеха.

— Тогда либо Фёдор, либо — Алеут, если нравится — Американец.

Рина согласилась и протянула руку в знак полного примирения.