Судить буду я

«Что за день черных открытий, – чертыхнулся про себя Шубарин и вернулся за стол. Запоздалое прозрение попахивало сенсацией, да и обидно было, что провели его как мальчишку. – А ведь ныне бумаги из моего кейса обретают куда большее значение, чем тогда, при стабильной власти, когда резкие пере­мены и новые люди у руля были просто немыслимы. Сегодня, когда идет новый и основательный передел власти, иная бумаж­ка из моего досье может вызвать правительственный кризис или отставку с ключевого поста. При гласности материалы из «дипломата» представляли убойную силу. А эти бумаги находи­лись теперь у Сенатора и Миршаба, людей крайне тщеславных и беспринципных, больше того, они наверняка думают, что я не догадываюсь об этом, ведь столько времени прошло», – оцени­вал Шубарин неожиданное открытие.

Неожиданный визит прокурора наталкивал на мысль, что неведомые ему события вокруг него и его банка набрали необ­ратимый ход, и следовало поторопиться определиться со своим отношением и к Миршабу, и к Сенатору, и к Ферганцу тоже. На столе звонил то один, то другой телефон, но Артур Александро­вич не обращал на них внимания, он все еще анализировал визит Камалова, особенно его последние слова у двери: «У нас резко изменилась обстановка, и вам одному уже не справить­ся…» Порою он сам вдруг тянулся к телефонной трубке, хотел позвонить Сенатору домой, чтобы пригласить на обед в «Лидо» и там в привычной обстановке спросить прямо: зачем он украл труды прокурора Азларханова и выдал их за свои и почему снял копии с его секретных бумаг? Но в самый последний момент что-то останавливало его: так грубо, в лоб, на Востоке не поступают, нужно было искать другой путь. Но какой? Ничего путного в голову не приходило. На одном из телефонов то и дело раздавались настойчивые звонки, словно звонивший знал, что он находится у себя. Глянув на определитель номера, он понял, что звонит кто-то из ЦК: три первые цифры «395» принадлежали только Белому Дому. Он не ошибся, звонил старый политикан Тулкун Назирович, сохранивший кресло даже в перестройку, а начинал ведь еще при Хрущеве…

– Добрый день, Артур. Поздравляю с открытием банка, – приветствовал его прожженный пройдоха.

С ним Шубарин не виделся давно, больше года, но голос по-прежнему был полон важности и достоинства, хотя льстивые нотки все равно чувствовались. Японец никогда не ошибался в интонациях, на Востоке для человека со слухом они многое значат. Видимо, будет что-то просить, подумал он, и вновь оказался прав.

– Я, Артур, к тебе за помощью. Тут неожиданно выпала командировка в Турцию, грех не побывать в Стамбуле за гос­счет. А командировочные, десять долларов в день, при моих привычках – гроши. Выручай, говорят, какой-то американец тебе уже полмиллиона «зеленых» отвалил…

Вначале Шубарин хотел отказать, действовал стереотип по­ведения и мышления, обретенный в Германии, но тут же сориен­тировался, что он уже не в Мюнхене, а в Ташкенте и Тулкун Назирович не тот человек, которому отказывают, а главное, он сообразил, что партийный бай из Белого Дома сейчас, сию минуту, может прояснить для него что-то важное, чем он муча­ется после визита прокурора.

– Тысяча долларов вас устроит? – спросил он.

– Вполне, – ответил радостно проситель.

– Тогда приезжайте сейчас же, завтра я могу улететь в Москву.

Шубарин был убежден, что Тулкун Назирович теперь ответит на все его вопросы, а его откровения стоили тысячи долларов. Положив трубку, он снова набрал шифр сейфа, из начатой пачки стодолларовых купюр отсчитал тысячу и, вернувшись к столу, вложил их в фирменный конверт банка.

Человек из ЦК не заставил долго себя ждать, машина у него была всегда под рукой и банк находился рядом, не успел Артур Александрович по телефону распорядиться насчет чая, как услышал в приемной знакомый голос, и тут же, гремя двойными дверями, гость появился в кабинете.

– Ну и отгрохал ты себе апартаменты, кругом зеркала, красное дерево, полированная медь, хрустальные люстры… Раньше бы всыпали тебе за барство на первом же бюро, – начал он с порога.

– Не всыпят, это же частный банк, и никакой партии он неподвластен, так что бюро, пленумы, съезды мне теперь не страшны, – ответил шутя хозяин кабинета, направляясь из-за стола к гостю, традиции чтить следовало, это он понимал. Они обнялись, расспросили друг друга о житье-бытье.

Вдруг улыбка сбежала с лица гостя, и он, словно вспомнив что-то важное, заговорил:

– Частная собственность, западные учредители, инвесто­ры – все верно. Но что ты никому неподвластен – забудь. Это я тебе как другу говорю. И по секрету добавлю: мы никому не позволим игнорировать правящую: ни миллионеру, ни миллиар­деру. И в партию я тебе рекомендую вступить. Впрочем, надо проверить, может, я на правах старого друга тебя сразу и пере­оформил в новую… Вот так-то, любезный Артур Александрович, надеюсь, воздух Европы не совсем тебя испортил. – Тулкун Назирович, видимо, предвкушая путешествие на берега Босфо­ра, был в добром расположении духа.