Судный день

И если нынче, на восьмом году хиджрета - переселения хуруфитов, тысячи и тысячи тюрков, персов, арабов и прочих народов от Самарканда до Анкары, от Тебриза до Багдада и Алеппо отрицают "лаилахаиллаллах", то не превращение ли это невозможного в возможное? И сама мечта человеческая познать вселенную и самого себя во вселенной - не родилась ли она из желания превратить невозможное в возможное? И если способности человека безграничны, то почему невозможно разоблачение "лаилахаиллаллаха" в очаге "лаилахаиллаллаха"?!

Мысли эти привели Насими в состояние такого экстаза, такого парения духа, что, преодолев последний перевал, против которого стоял вражеский стан, он, не ощущая даже адской жары и палящего солнца, которое в это безветренное время меж весною и летом превращало склон горы в кузнечный горн, не заметил дервишей-тимуридов и, погруженный в свои думы, пошел прямо на них. А они выскакивали, как черти, один за другим из скальных расщелин, промытых селевыми потоками, - в отрепьях, с торбами на боку, с батганами в руках, с широкими, плоскими, круглыми, асимметричными лицами, с раскосыми и еще более сузившимися от яркого солнца блестящими, как наконечники стрел, глазками, с грязными, выпирающими из-под лохмотьев раздутыми животами, подвязанные вместо кушаков арканами, с кривыми от верховой езды, короткими крепкими ногами, с тигриной готовностью к прыжку. И, увидев их вдруг во множестве Насими понял, что эти невежды сейчас кинутся на него, как стервятники, заарканят и расправятся с ним, как расправляются с хуруфитами вдали от городов, от ока ремесленного сословия; на куски изрежут ножами его хиргу, надругаются над священным символом, деревянным мечом, и сломают его, сорвут с него бахромчатую шапку, которую у них принято называть "христианской", башмаки и джорабы и поволокут нагого по земле, истыкая тело ржавыми гвоздями. Но что могут причинить ему эти невежды, кроме телесных страданий? И разве, волоча его в стан, они не приволокут его к цели? Чтобы достичь ее, достаточно сохранить сил настолько, чтобы мочь шевелить языком... Всем рыцарям символического меча была присуща способность отрешаться во имя достижения цели на какое-то время от телесных ощущений, и враги, ужасаясь их терпению, говорили обычно: "Это не люди, они не знают боли". Фазл относил мученичество к способностям Хакка, но во времена тирании принятие мук стало делом привычным. Насими не раз терпел побои и истязания, когда толпы невежд, подстрекаемые служителями "лаилахаиллаллаха", бросали в него камнями на базарных площадях, где он произносил свои проповеди, и когда черные мюриды шейха Азама искровенили ему все тело ржавыми гвоздями.

Поэтому, отдав мысленно свое тело в дикие лапы этих невежд и сохраняя и укрепляя в себе волю и дух, он пошел на дервишей-тимуридов, как на бесплотные тени. Но отчего это они застыли и не шевелятся? Узнали его, очевидно. Поняли, что человек в белой хирге - не простой мюрид, случайно сбившийся с пути, а халиф, который своими проповедями колебал устои величественного здания "лаилахаиллаллаха", В блеске еще более сузившихся глаз были изумление и враждебная непримиримость. Но что же они замерли?! Скованы бесстрашием идущего на них халифа? Или еще почему?

Во времена, когда они были свободны от преходящих забот и занимались лишь проповедничеством, Фазл особо следил, чтобы наряду с "Джавиданнамэ" широко распространялись стихи его мюридов-поэтов. В самаркандском очаге Хакка, разожженом мовланой Махмудом, дервиши, не меняя основного словаря и общетюркского строя, приблизили стихи Насими к джагатайскому и туркменскому наречию, но не разъяснили истинного смысла закодированных символов, и, таким образом, газели Насими с нераскрытым истинным значением метафор, распространились как любовные, и о нем сложилось представление как о сладкозвучном, любовном поэте. Посланные в потайной очаг Хакка в Самарканде, газели открыто ходили по рукам на базарах и в караван-сараях, и так как во многих из них такие слова, как джавидан - вечность, кои - быть сему, ярадан творец, хакк - истина, бог, нахакк - неистинный, дин - религия, ахли хакк божий человек, джахил-невежда, див-злой дух, шейтан-черт, воспринимались в их первичном, а не хуруфитском значении, толкующим вечность - как учение, творца - как совершенного человека, хакк - совершенного человеко-бога, ахли-хакка как человека, познавшего истину о себе, дива - как человека пагубных страстей, шейтана - как поборника дива, то стихи эти даже читались в мечетях с минбаров и доходили до резиденций наследников и шейха Береке, а также до дворца эмира Тимура Гюлистан.