Судный день

Пастор вновь опустился на стул и, мучительно скривившись, схватился за плечо. Томас обвел взглядом харчевню и вновь посмотрел на священника.

– Я был так уверен в собственной правоте, что едва не приказал заковать пастора в цепи и готов был возложить на себя ответственность за это, как вдруг вся моя теория разлетелась вдребезги, будто стакан о каменный пол.

Он вздохнул и махнул рукой туда, где мы обнаружили раненого пастора.

– Как вам всем известно, сегодня вечером пастора Фриша ударили ножом, причем в спину, куда он сам никак не смог бы воткнуть нож…

– Но позвольте!.. – послышался оскорбленный голос пастора. – Неужто вы допускали мысль, что я сам?.. – Он осекся и, обиженно поджав губы, откинулся на спинку стула.

– Да, – признался Томас, – сначала я полагал, что ваша рана – дело ваших же рук и что таким образом вы хотели отвести от себя подозрения, убедить меня, что графа и Марию убили не вы. Однако вскоре я понял, что подобное невозможно.

Я взглянул на Томаса и, сам того не желая, задумался: а кто же тогда убийца? Ведь теперь мы исключили из списка подозреваемых и Тённесена, и пастора… Я посмотрел на трактирщика, который все время сидел рядом с женой, бледный и напряженный, как и все остальные, но с каким-то отстраненным видом, словно происходящее не очень-то его и тревожит. Казалось, тиканье часов занимает его куда больше, чем рассказ Томаса. Но если убийца – не священник и не Тённесен, то кто же? Я сильно сомневался, что это – дело рук трактирщицы. Даже моей фантазии не хватало, чтобы представить, будто именно за этой женщиной я сегодня ночью гнался по сугробам и что именно она едва не оглушила меня насмерть. И в окне я видел вовсе не ее лицо.

Фон Хамборк перехватил мой взгляд и словно прочел мои мысли. Заметив ужас и мольбу в его глазах, я решил, что моя догадка подтвердилась, и сжал под пледом рукоятку пистолета.

– Пасьянс никак не складывался, словно мне недоставало карт, чтобы сложить картинку, и я понял, что некоторые карты разложил неправильно. – Похоже, профессор утомился. Он вытащил из рукава платок и отер со лба и шеи пот. – Прежде чем продолжить рассказ, вернусь к личности нашего лжеграфа, – и профессор достал из кармана расписку, – в ворот своей лучшей рубашки он зашил вот эту расписку, согласно которой граф получил от некоего фон Бергхольца крупную сумму. Мы обнаружили эти деньги в комнате графа, а помимо них нашли ружье и пузырек с ядом, из чего следует, что в каретном сарае лежит тело так называемого ассасина, иначе говоря – наемного убийцы. Самым логичным будет сделать вывод, что графа убил тот, кому суждено было стать его жертвой. Значит, он догадался о замысле графа и опередил его, то есть убил. Получается, нам требовалось отыскать того, с кем этот фон Бергхольц хотел свести счеты.

Взгляд Томаса на секунду остановился на хозяине, но потом профессор отвел глаза и посмотрел на всех остальных.

– Я все яснее осознавал, что для поимки убийцы необходимо отыскать взаимосвязь между людьми и событиями из того, большого мира за оградой и нашим маленьким заснеженным мирком.

Томас вышел на кухню, выпил стакан воды и вернулся. За это время никто не шелохнулся и не проронил ни слова.

– Позволю себе добавить, что граф, по всей видимости, знал герцога Готторпского… – профессор испытующе оглядел собравшихся, чтобы не упустить, как те отреагируют на эти слова, – и знал неплохо.

Не знаю, что именно заметил профессор, но сам я ничего примечательного не увидел.

– Однако вернемся к нападению на Якоба Фриша. Кому убийство пастора было выгодно? Я попытался ответить на этот вопрос как можно быстрее. Возможно, пастор Якоб располагал сведениями, опасными для убийцы? Например, он лично видел, как тот умертвил графа или Марию… Или же убийца лишь опасался, что пастор что-то видел, но уверенности у него не было? Возможно, Мария вымогала деньги еще у кого-то? Версий было множество. И тогда я вспомнил вдруг, что нападение на пастора показалось мне каким-то несмелым. Среди больших и опасных ножей нападавший выбрал самый маленький. К тому же нож он воткнул возле плеча, где практически нет жизненно важных артерий.

Пока Томас рассказывал, я наблюдал за Альбертом: тот крутил в грубых пальцах левой руки монетку, так что монетка то исчезала, то вдруг вновь появлялась, будто живая. И так снова и снова, почесывая правой рукой бороду. Он подмигнул мне, и я беззвучно рассмеялся в ответ, довольный, что могу хоть на миг отвлечься от грустных размышлений. Странно – почему только Альберт мне сперва так не понравился? Как же охотно мы осуждаем других…

Я вновь прислушался к словам Томаса.

– … и напавший на пастора, очевидно, держал нож в левой руке.