Судоходство в пролет

Но это дело давнее. А вчера у меня возник вопрос. Мы ведь с женой венчаны, одну чашу пили. И у нас есть две венчальные свечи (гусары, молчать). Что бы с ними сделать теперь, после развода? Ведь их надо в гробы класть, по одной на усопшую душу.

А теперь как мы с женой положим их себе в гробы? Может быть, ее новые друзья воспротивятся, чтобы класть мою свечу в ее гроб, да и моя новая семья скривится.

– Где они, кстати? – спрашиваю.

– На шкафу лежат, – говорит жена.

– Да никак! – легко ответил поп. – Ты ж понимаешь – это символ, фишка. Мол, вместе отправитесь на небеса. Это такой ритуал. Ты и не думай об этом. Сожги – и все дела, подумаешь.

Плечами пожал даже.

Ну, батюшка, вам виднее. Фишка, так фишка. Я сожгу. Действительно, куда ее денешь, дуру такую восковую, дружками его намоленную под кагорчик на метадоне?

Метадоновые рога, героиновые копыта

Семейную тему я прикрыл, но уж очень хочется порассказать, как меня хотели сделать зиц-председателем Фунтом.

Я человек в годах, но все-таки до Фунта не добираю. А уж 10 лет назад не добирал точно, зато внешность у меня – абсолютного лошары, которому можно впарить любое предприятие и мероприятие.

И вот тот самый псевдопоп-благодетель, у которого нынче обосновалась моя семья, решил, что из меня выйдет отличный Фунт. У него с памятью-то от метадона и прочих вкусных вещей явные неполадки. Он мне орет в телефон, чтобы я прекратил его склонять, не мне плохо придется (а что? пришлет инквизицию?), и что дело это давнее, уже двадцать два годика прошло.

То есть двенадцать скостил себе так, небрежно. Что православному двенадцать лет? – соблазн один, да искушение, да морок.

Позднее выяснилось, что пять лет назад был еще при деле.

Я справедливость-то восстановлю. 12 годочков! А то и 13. Может быть, 11?

Я же помню: девяносто шестой год, май месяц, а вероятнее – даже июнь. Жара, листва, цвета какие-то красные, и всюду не то черемуха, не то яблоня, я вечно их путаю – в том смысле, что не запоминаю очередность зацветания.

Из песни знаю только, что яблони расцветают с грушами.

Но груш я в наших окрестностях не околачивал.

И вот мы с грядущим попом обсуждаем деловые планы. Я здесь недавно рассказал, что метадон для оступившихся молодых людей предполагался из Литвы, где будущий благодетель имел надежные связи. Но без подробностей.

А он, благодетель, уже тогда был расположен к благодеяниям. Потому что если сам наширяешься до чертей, то чужая беда намного понятнее, и куда легче гнать бесов из окружающих – потому и среди наркологов хватает людей со стажем.

Просветленный благодетель видел бизнес так: он организует поставки, он договаривается с держателями метода ноу-хау. Очень строгие и замкнутые, по его словам, люди. А я председательствую в питерской конторе прямо на Невском, в качестве врача-консультанта.

Который один все это дело и назначает.

– Это же дорого, на Невском, – качал головой лошара.

– Арендуем, не вопрос, – отмахивался благодетель.

Подумав, я осторожно спросил:

– Но ведь с ними, наверно, будет сложновато, с этими клиентами… Такой контингент… криминальные круги… Стоит дорого…

– Да, недешево…

– А вдруг не поможет?

– Вот, твоя задача будет улаживать ситуацию, растолковывать. Может и не помочь…

– Это же не очень законно, по-моему, да? Частная такая практика, назначать контрабандный метадон, в центре Питера, за бешеные деньги? В частности – братанам?

– Да справишься, никто тебя не тронет…

Вот это он верно сказал, как припечатал. Никто меня не тронул, потому что я не справился. А не справился потому, что не поучаствовал.

Но вот духовенство наше – оно вот такое бывало в детстве, озорное. Сейчас-то, конечно, претензий никаких, ибо купина неопалимая, и свет неугасимый, и чаша неупиваемая.

Извините, если кого обидел, как пишет писатель Березин. Я же не обобщаю. Это все частности. Это бревно в моем глазу ворочается и поднимает волну.

Градусник

Он сделался первой жертвой.

Ремонт.

Предпосылка развода.

Я вспомнил, потому что вчера вечером у меня вдруг спросили, сколько градусов, и я потянулся смотреть Второй Канал, он же Пятый, если верить этой сатанинской системе.

Он никому не мешал, этот градусник. Я помню его столько же, сколько себя. Он держался ничуть не хуже стойкого оловянного солдатика. Погода ему тоже не мешала и не могла; его не тревожили даже сетки с мороженой рыбой, которые мы вывешивали за форточку по неимению холодильника Бирюса.

Он всегда четко показывал, сколько и чего.

Неграмотный, из крестьян, он слыхом не слыхивал о Фаренгейте. А в благообразного домашнего Цельсия он верил, как в Бога.

Его-то и выломали первым, и вышвырнули.

Переход на уровень

Зашел на рынок и обнаружил пропажу пятисот рублей.

А перед этим я покупал.

И отходил.

Естественно, я решил, что меня обсчитали, ограбили, околдовали. И стал настойчиво восстанавливать процесс товарообмена с участием всего отдела.

А они там все такие страшные, очень толстые и в халатах, с прическами и накрашенными губами, ножами размахивают, намереваются устрашить.