Судовая роль, или Путешествие Вероники

Солнце светило в кухонное окно, устав за целый день нагревать крыши домов и улицы, смотрело ласково и спокойно желтым большим глазом, просвечивая маленькие рюмки и фигурную бутылку с тяжелой рубиновой сердцевиной. Тянуло длинные тени от сахарницы и чашек. Ника повертела в руке свою, усмехнулась. Сервиз «Мадонна», с картиночками на боку и поющим кофейником — наклоняешь, а он звенит медленными переливами. Сколько таких унесла она крикливым бабам в комиссионки? Вместе с картонными глянцевыми коробками, в которых плыли по пластмассовой подставке аляповатые золоченые гондолы. С легкими огромными пакетами, где сложенные, дремали на плюшевых пледах лупоглазые пантеры и львы («одеяло с тиграми», говорил Никас). И дома ничего не оставалось, потому что все в копейку, все на будущую их дивную настоящую жизнь, которая наступит потом-потом. Ника из-за мадонны и тигров особо не переживала, разве что неловко было временами — все мужья тащат в дом, стараются, чтоб было уютно и красиво, кто как умеет, а у нее — Клавдия Сергеевна со сберкнижкой.

Она поставила чашку и, потянувшись, взяла кофейник, пустой — Люда наливала из чайника. Наклонила. Тилинькнул встроенный в донышко колокольчик.

— Вот!

Хозяйка в дверях ковыряла хрустящий прозрачный пакет. Стряхнула его, разворачивая серебристо-стальное платьице, потрясла в руках, любуясь, как солнце побежало по складкам мягкими бликами.

— Сеструхе везла. А та раскабанела, ой! Ну, у нас кость такая, с восемнадцати в тело входим, худей не худей. Мне ж нормально, я знаю — мужики любят, когда есть за что подержаться, а эта лахудра истерику закатила. Ей это платячко щас разве на нос только натянуть. Иди, иди мойся, и меряй. И туфли там на диване, новые. Я в вашем бонном схватила. Думаю — продам дома. Может, размер твой, а?

Стоя под горячим душем, Ника еще раз вспомнила комиссионных теток и подумала с огромным облегчением, теперь уже не надо будет в очередях толкаться.

А через полчаса стояла перед высоким зеркалом, ошарашенно разглядывая подол, еле закрывающий задницу, и туфли на шпильке, с гранеными камнями на носках. Повернулась, по комнате запрыгали веселые зайчики.

— О-о-о! — восхищенно заголосила Люда, полулежа на диване посреди пакетов и развернутых бумаг, — о-о-о, Вероничка, ну просто звезда экрана! Вот у кого фигура! Ноги! Колька твой дурак дураком. Какого рожна ему еще надо, скажи? Да он тебя на руках бы носить, да со всех сторон мусолить!

Ника как раз собиралась от платья отказаться, и туфли с брильянтами немедленно снять и забыть. Но передумала. Взбила волосы попышнее, укладывая каштановое облако по плечам. Сказала равнодушно:

— От добра добра не ищут, так же вроде. Наверное, нашел получше. Он мне все рассказывал, что толстая. Я ж до родов весила сорок шесть кило. Теперь вот пятьдесят два.

— Ну! Бараний вес! То Сергунька говорит на наших бурсачек — бараний вес! И плюется. Не верь! Врал, чтоб ты дома сидела. А эта, что приезжала к нему, она тебя толще. Зуб даю толще.

— Красивая хоть? — Ника переступила каблуками, следя чтоб не покачнуться.

— Ну… я ее и не разглядела толком. Сергуня меня как раз провожал, а они на проходной. Это зимой было. Я еще думала, жалко, Вероника не приехала, вот скука, в кабак с мотористовой Валей. Ну, я на проходной до Коли — поздороваться, а мой меня боком-боком, та падем уже!

Она легла навзничь, вперила косящие глаза в потолок. Закинула белую мосластую ногу на спинку дивана.

— Устала я бегать сегодня. Ну, я даже не поняла сперва, что они вместе. Гляжу, он у нее паспорт взял и вахтеру сунул. И тот, значит, кивает, нашел, в списке. И прошли они. Она хлоп под ручку его, идут, прижимаются! А мы наружу. Я через стекла смотрела-смотрела, но далеко. Так я на вокзале Сереге все мозги выела, а ну, рассказуй! Я вам всегда аж завидовала. Вот думаю, как в кино — идут за руку держатся, смеются. Мой жеж как вчистит вперед, поспевай за ним.

Она вдруг замолчала, обратила лицо к большим деревянным часам с медными палочками цифр.

— О, мне надо одеваться! Девки ждут.

Слезла с дивана и быстро ушла, на ходу стаскивая халат. Закричала через шум воды:

— Там на коробке с телевизором косметика, если надо тебе. Сверху набор, «Пупа», его можно.

Ника взяла глянцевую овальную шкатулочку, раскрыла, невидяще глядя на цветные квадратики теней, веселое зеркальце и палочку из тюбиков помады. Села на диван, кладя коробочку на колени. Вот тебе, Никуся, подробности, которых ты хотела. Вел так же, совал паспорт, и шли мимо кранов, и рельсов, смеялись. И в ту же самую каюту приводил ее. И там…

— Скотина, — сказала, глядя на неухоженную комнату сухими глазами, — ах ты скотина, гад, полный гад.

Ну что ж. Хорошо, что Людка встретилась. И хорошо, что они идут в кабак. С девками. Ника покажет этому козлу, какая она толстая, да никому не нужная. Отлично! И платье есть, и камни на туфлях, да черт с ними, главное — сверкают.

И когда они спускались по гулкой лестнице, пуская по серому бетону цветные зайчики, одна в золотом, другая в серебряном платье, лицо у Ники было спокойным и даже почти веселым.

* * *