Суер-Выер

Гармонию окончили, и мы увидели, что за письменным столом объявился огромный и коричневый, так называемый Порфироносный Шампиньон. Он был лысый, а на лысине, прямо посредине стояла круглая печать. Только попрошу понять меня правильно. Печать не была отпечатана, она стояла на лысине, как рюмка на шаре.

— Как ваша фамилия? — спросил Порфироносный у нашего капитана.

— Суер-Выер, — скромно отвечал тот.

— Кто вы по национальности?

— Русский.

— Русский? С такой фамилией? Ладно врать. Говорите честно, где родились.

— В Москве.

— В Москве? А что это такое?

— Это город.

— Хым, хым, — сказал Порфироносный, доставая с полки какой-то плюгавенький справочник. — Хым, хым, сейчас проверим, что такое «москва». Читаем: «морда», «мобиль», «моржовый», «могу», «молотов», «москва». Хым, хым. Москва — минеральный краситель, употребляемый для окраски бровь и реснитц.

— Что за чушь? Москва — крупнейший город в мире. Я в нем родился. Я — русский.

— Сейчас проверим, кто вы, — зловеще пообещал Порфироносный, нажал кнопку на столе, и в залу явился хилый и бледный белобородый шампиньон с телескопом в лапах.

— Этот тип, — сказал Порфироносный, кивнув на капитана, — уверяет, что он русский. Установите, пожалуйста, его выходные данные.

Хилый белобород водрузил телескоп на треногу и направил линзы на капитана.

— Никакой это не русский, — сказал он, покрутив рычажок. — Это — шампиньон.

— Что? — закричал Суер. — Я? Шампиньон? Это вы тут все шампиньоны! Грибы паршивые! А я — человек!

— Ничего подобного, — сказал хилый с трубой. — Вы и есть шампиньон, но не совсем чистый. Отец у вас был подберезовик, а мать — шампиньон. Суер — это популярная фамилия у шампиньонов, а Выер — у подберезовиков. Что прикажете делать с этими грибами, ваша светлость?

Порфироносный лысак схватил свою печать, ляпнул ею по шару и коротко сказал:

— Жарить!

Глава пятая Стены темницы

Жаритъ нас порешили наутро.

Лоцман Кацман пытался было выяснить, на каком это будет происходить масле, но ему грубо ответили: «На маргарине!»

Потом стали нас бросать в темницу. Пахомыча бросали долго, он цеплялся за мраморные колонны, бил бросающих по роже и суесловил.

— Первейшая необходимость, — сказал Суер, когда забросили и Пахомыча. — Первейшая необходимость выяснить, из чего сделаны стены нашей темницы.

— Из кирпича, — отвечал лоцман.

— Так это же замечательно! — вскричал Суер-Выер. — Его можно легко продолбить.

И мы стали долбить, напевая протяжную песнь:

Мы долбим, долбим кирпичи,
На них мы налегаем!
А ты, мой друг, пока молчи,
А то нахулиганим!

Это простая песенка, пришедшая из средневековья, очень поощряла нас, как вдруг лоцман сказал:

— Это не кирпичи.

— А что же это? — спросил капитан.

— Неизвестно, сэр, — вздохнул лоцман. — Позвольте лизнуть.

— Лизните, — разрешил капитан. — Только аккуратно.

— Предел деликатности, — сказал лоцман и лизнул стенку.

— Неловко, сэр, — продолжал он, лизнув. — Крайне неловко говорить, что это такое. Но факт остается фактом — это копченые сельди.

— То-то я чувствую: чем-то пахнет! — вскричал капитан.

— Сэр, — сказал старпом Пахомыч, — в этих сельдях легко проделать дыру.

— Но каким способом?

— Проесть, — отчеканил старпом.

И мы встали на колени рядом с капитаном и за каких-то полчаса проели дыру диаметром в полтора метра.

— Дурная привычка у этих шампиньонов, — ворчал лоцман, когда мы плыли обратно на корабль. — Скрепляют копченых сельдей цементом.

— А на мой вкус слишком уж много гвоздей, — поддерживал его капитан.

Глава шестая Шторм

По линии горизонта было не все благополучно. Нарастало облачко.

— Идет шторм, — не без основания продребезжал впередсмотрящий Ящиков.

— Шторм? — удивился Суер-Выер. — Так ведь он умер!

— Кто умер?

— Шторм умер. Апполлиннаррий Брамсович.

— А это другой шторм идет, — раздраженно пояснил Ящиков.

— И другой умер, — сказал Суер. — Через два года.

— Знаете что, капитан! Свищите лучше всех наверх!

— Рак, — пояснил капитан, то ли про первого, то ли про второго Шторма.

— А ну вас всех, прости меня господи, — сказал впередсмотрящий. — Понасели на «Лавра Георгиевича» и плывут незнамо куда, гады!

— У обоих, — продолжил Суер свою предыдущую мысль.

Перед бурей утихли волны. В тишине слышался скрип нашей ватерлинии и какой-то навязчивый шелест. Это мадам Френкель еще плотнее закутывалась в свое одеяло.

Глава седьмая Остров Валерьян Борисычей

— Остров шампиньонов мы уже открыли, — сказал как-то Суер-Выер. — А ведь надо бы еще какой-нибудь открыть. Да вон, кстати, какой-то виднеется. Эй, Пахомыч! Суши весла и обрасопь там, что надо обрасопить!

— Надоело обрасопливать, сэр, — проворчал старпом. — Обрасопливаешь, обрасопливаешь, а толку чуть.

— Давай, давай, обрасопливай без долгих разговоров.