Суета и смятение

Впредь он будет его настоящим сыном в еще большей степени, пусть Шеридан и верил, что Биббз честно, без задней мысли, погрузился в работу в конторе. На самом деле Биббз дал слово трудиться там исключительно ради денег для Мэри Вертриз, нуждающейся в них. Он содрогался от ужаса, вспоминая, как пришел к ней и предложил их вместе с рукой и сердцем, а сам всё ниже опускал голову, потому что испытывал постыдный страх: он боялся, что она согласится! Он не знал ее, а когда узнал — потерял навсегда, и вот тогда-то у него и открылись глаза, и теперь он понимал, насколько глубок был его сон, раз он столько размышлял о превосходстве «дружбы»! Лунатик пробудился и узрел горькую правду любви и жизни, поняв, что проиграл на обоих полях. Он сжег свои мечты на алтаре, и жертва его причинила Мэри такую боль, что ему нет прощения. И теперь он будет просто работать там, где никогда работать не собирался, но хотя бы в этом ему удастся преуспеть, пусть и «сжав зубы». Ах, если бы было «ради чего» это делать…

Он подошел к окну, открыл его и прислушался к уличному гулу. Он взглянул вниз, на смазанный, спешащий рой; взглянул вдаль, на трубы, изрыгающие дымные столбы, что сливаются в огромное, чадное ядро смога; посмотрел на шаткое стальное кружево, окутанное туманом и издающее звоны и скрежет, пока крошечные человечки балансируют на его нитях на фоне грязно-серого неба. Эти небоскребы будут выше здания его отца. Да восславится Величина!

И ради чего всё это? Старый вопрос повлек новую волну отчаяния. Здесь, насколько хватало глаз, когда-то расстилались зеленые поля и бежали речки, но как же ныне искалечена и искорежена матушка-земля! Сюда прибыли работать первопроходцы, но уже тогда, в старое доброе время, зазвучали речи о том, что надо трудиться не покладая рук, рисковать и жертвовать всем во имя мира и процветания грядущих поколений, ибо им пожинать плоды сего. Ну, грядущие поколения уже пришли — и пожали одну только суету. Так где же та земля обетованная? Ее обещали солдатам, идущим в бой; ее обещали потомкам тех первопроходцев; но вот то самое поколение, которому она обещана, и оно так же трудится, рискует и жертвует — ради чего?

В открытое окно врывался пронзительный городской шум и бил по перепонкам Биббза, пока тот не начал отчетливо ощущать пульсацию — рваный, нестройный напев. Биббзу померещилось, что он слышит голос мощный, несносный, хриплый, дребезжащий металлом — голос бога, Величия и Величины. И голос взывал к Биббзу, как взывал ко всем своим служителям.

«Иди и работай! — громыхал он. — Вы все, давайте, работайте на Меня! Сложите к Моим ногам свою юность и надежды! В старости и отчаянии работайте на Меня, пусть меньше, пусть на исходе сил. Заклинаю вас вашим домом! Любовью женщин призываю! Придите ко Мне во благо ваших детей!

Станьте Моими слепыми рабами, не видящими ничего, кроме Меня, вашего Хозяина и Поводыря! И наградой вам будет Мой мерзкий лик. Вы отдадите Мне свои труды и жизни, вы падете ниц пред Моим уродством в поклонении и обожании! Вы сгинете с Моим именем на устах, и ваши дети сойдут в могилу, не зная иных богов!»

Биббз плотно закрыл окно и услышал, как отец басит в соседнем кабинете. Слов было не разобрать, но говорил он очень громко, сопровождая речь ударами искалеченной руки по столу — БАХ! БАХ! Биббз догадался, что отец расхваливает город и Величие заезжему гостю.

Биббзу подумалось, что Шеридан истинный первосвященник Величины. И вновь всплыла старая-старая мысль «Ради чего?». Где-то вдали забрезжил слабый свет. Всю свою жизнь Шеридан боролся и покорял и будет продолжать бороться и, безусловно, покорять, ибо такова воля, хотя и не его собственная. Служение Шеридана было слепым — но была ли слепой эта воля? Биббз спросил себя, а не стал ли он сам еще более рьяным служителем? Надо развести огонь, чтобы обжечь глиняную вазу; Акрополь покрыли мрамором не за один день.

И опять зазвучал голос, но теперь в нем слышался иной напев, будто из горнила суеты рождалось нечто высокое. «Мерзок я, — гремело в ушах, — но Я твой бог! — Затем голос обрел особую зычность и торжественность: — Лучшие обязаны служить, но пока ты поклоняешься мне ради меня самого, я тебе бесполезен. Это люди своим обожанием делают меня уродом. Но если мне разрешат служить человеку, я преображусь!»

Биббз опять посмотрел в окно, представив, как из мутных очертаний дыма и тумана над крышами вырастает гигант и ноги его попирают самые высокие здания, а голова уходит за облака, и весь он из стали, и весь черен от сажи. Фантазия унесла Биббза еще дальше, ибо в глубинах его сознания по-прежнему жил поэт: там, над облаками, невидимые снизу, руки гиганта движутся в ярком свете солнца; Биббз мгновенно вообразил, что гигант делает там: возможно, ради детей тех детей, что качаются сейчас в колыбелях, он строит прекрасный и счастливый город, невероятно белый…

Громкий телефонный звонок привел Биббза в чувство.