Суета и смятение

— ЧТО? — Шеридан уперся руками в столешницу, наклонился вперед и удивленно воззрился на сына.

— Я не понимаю… зачем всё время расти?

— Господи великий и милосердный! — воскликнул Шеридан и стукнул кулаком по столу. — Мой собственный сын спрашивает о таком! Выйди на улицу и спроси распоследнего трудягу — и он ответит! Только спроси…

— Уже спрашивал, — перебил Биббз, — когда работал в цеху. Я…

— Что тебе ответили?

— Рабочий сказал «Тьфу, черт!», — кротко признался Биббз.

— Да, а ты что ожидал? — Шеридан подался назад. — Что еще он мог сказать?! Как раз сейчас я его великолепно понимаю!

— То есть вам тоже хочется плюнуть? — Голос Биббза почти дрожал, но был предельно серьезен.

— Проклятье! — взревел Шеридан. — Ты, болван, когда-нибудь слышал слово «Успех»? Ты что-нибудь знаешь об Амбициях? Ты думал о ПРОГРЕССЕ?

Выплеснув раздражение, мужчина откинулся в кресле. Грудь его вздымалась, в горле першило.

— Теперь о главном, — прохрипел он, справившись с гневом, — чем ты хочешь заниматься?

— Как?

— Я спросил, что ты сам ХОЧЕШЬ делать?

Биббз не ожидал такого поворота и начал заикаться:

— Чем… чем я… чем…

— Если бы я позволил тебе делать, что в голову взбредет, чем бы ты занялся?

Биббз выглядел ошарашенным, а затем он оробел, не на шутку смутившись. Он опустил голову и сосредоточился на носке туфли, которой водил туда-сюда по ковру, как напроказивший школьник, вызванный в кабинет директора.

— Чем бы ты занялся? Стал бы бездельничать?

— Нет, сэр, — чуть слышно пробормотал Биббз, и в его шепоте звучала вина. — Наверное, я бы… я бы…

— Ну?

— Я бы, наверное, попытался… писать.

— Что писать?

— Ничего такого важного… может, стихи и очерки.

— И всё?

— Да, сэр.

— Ясно, — сказал отец; он часто дышал, пытаясь не взорваться. — Вот как, хочешь писать, но не хочешь писать ничего действительно значимого.

— Вы думаете…

Шеридан опять поднялся.

— Я сниму шляпу перед человеком, способным написать хороший рекламный текст, — с чувством проговорил он. — В этой стране в наши дни высший писательский дар это умение выразить себя в рекламе. Покупаешь любой журнал, желая почитать что-нибудь стоящее, — и что на задней обложке?! Вот за такое, скажу без утайки, я готов платить. Может, ты думаешь, что писать эти тексты легко. А ты попробуй! Я пробовал — и не смог. Реклама должна быть написана так, чтобы заставить людей сделать самое трудное на свете — она должна убедить их расстаться с ДЕНЬГАМИ! А ты говоришь про «стихи и очерки». Уверяю тебя, если уж рассуждать об умении складывать слова в предложения, способные ЗАСТАВИТЬ действовать, то здесь, в нашем городе, Р.Т. Блосс за минуту расскажет тебе об этом столько, сколько Джордж Уолдо Эмерсон[19] за всю жизнь не узнал!

— Вы… вероятно… вы… — невнятно пробубнил Биббз, закашлявшись.

— КОНЕЧНО, я прав! А ты просто хочешь связаться с самым старомодным типом писания! «Стихи и очерки!» Господи, Биббз, это ЖЕНСКОЕ занятие! Какую газету ни возьми, везде миссис Траляля читает лекцию о «Джейн Эйр» или про «Тайну Ист-Линнского замка»[20] в Незнамо каком клубе. А «поэзия»! Вспомни хотя бы Эдит! Ее стихотворение тебе не превзойти, юноша, а ведь оно единственное за всю ее ЖИЗНЬ! Когда я попросил ее продолжить сочинять и написать еще, она сказала, что это занимает слишком много времени. Сказала, что нужен не один месяц. А Эдит-то умница, в ее мизинчике энергии больше, чем я имел возможность заметить во всем твоем теле, Биббз. Взгляни правде в глаза: если Эдит способна написать четыре или пять стихотворений в год, то тебе больше двух не потянуть. Медаль, которую она получила, стоит пятнадцать долларов, вот и посчитай свой доход — тридцать долларов за год! И это успешная карьера? Я не имею ничего против поэзии. Но стишок Эдит за десять тысяч долларов не продашь; всё хорошо, когда оно на своем месте — пусть девчонки занимаются стихами. У мужчин в этом мире мужские обязанности!

Он присел на стул рядом с сыном и, наклонившись к нему, доверительно шлепнул Биббза по колену.