Суета и смятение

— О нет, он не сумасшедший, — сказал Джим. — Просто чудной. Иногда он выдает действительно умные мысли, но в половине случаев вставляет что-то невпопад или несет полнейшую чушь. К примеру, на днях я слышал, как он разговаривает с темнокожим в холле. Слуга спросил, во сколько подавать машину для прогулки, и любой другой человек в мире просто ответил бы, когда она ему нужна, не добавив ничего более; но Биббз сказал следующее — я слышал это собственными ушами: «Когда подавать автомобиль? — спросил он. — Ну, это зависит… зависит… — Он всегда говорит очень медленно. — Я скажу тебе, когда мне нужна машина, Джордж, — продолжил он, — если ты скажешь МНЕ, что ты думаешь об этой статуе!» Прямо так и ляпнул! Спросил темнокожего, что тот думает об арабе, купленном Эдит и мамой!

Мэри задумалась над этим.

— Наверное, он так развлекался, — предположила она.

— Спросить темнокожего, что тот думает о скульптуре — о произведении искусства! Что в этом может быть смешного? Нет, вы слишком добры, впрочем, вы и ДОЛЖНЫ быть такой, конечно…

— Спасибо, мистер Шеридан! — засмеялась она.

— Послушайте! — воскликнул он. — А нельзя ли отбросить этого «мистера» и «мисс»? В месяце тридцать один день, а мы встречались почти ежедневно, по-моему, вы уже знаете о моих чувствах…

Ее неожиданно охватила паника.

— Нет, — быстро возразила она. — Я не знаю…

— Знаете, — сказал он чуть дрогнувшим голосом. — Не можете не знать.

— Но я не знаю! — поспешно опровергла она. — Могу не знать. То есть… Перестаньте!

— Почему? Вы точно знаете, что я чувствую, и это вы… ну, вы же сами ХОТЕЛИ, чтобы я это почувствовал… или просто притворялись…

— Не надо! — взмолилась она. — Вы портите такой замечательный день!

— Так это я его порчу! — Он сбросил скорость и повернулся к Мэри. — Послушайте, мисс Вертриз, разве не вы…

— Остановитесь! И остановите машину! — Он подчинился, и она тоже повернулась к нему лицом, как он того и желал. — Послушайте. Я не хочу, чтобы сегодня вы продолжали этот разговор.

— Почему? — резко спросил он.

— Я не знаю.

— То есть это каприз?

— Я не знаю, — повторила Мэри. Она говорила тихо, грустно и искренне, глядя ему в глаза.

— Вы ответите на мой вопрос?

— Задавайте.

— Вы когда-нибудь говорили мужчине, что любите его?

С этой секунды ее тон приобрел оттенок презрения, хотя она улыбалась:

— Нет. И не думаю, что когда-нибудь скажу… или вообще узнаю, что это означает. Я совершенно серьезна, мистер Шеридан.

— Тогда вы… вы просто играли мной! — Бедный Джим был разгневан и подавлен.

— Ничего подобного! — возразила она. — Не соврала вам ни словом! Ни звуком! Я говорила исключительно правду!

— Я не…

— И не поймете! — сказала она. — А сейчас, мистер Шеридан, заводите автомобиль. Давайте! Спасибо. И помедленнее, пока я не договорю. Это не было флиртом и игрой. Это было продуманным ухаживанием. И еще одно, а потом везите меня прямо домой, говорить же мы будем исключительно о погоде. Я сказала, что вряд ли «увлекусь» мужчиной, и это так. Я сомневаюсь в самом существовании чувства, воспеваемого в стихах, пьесах и романах. По-моему, всё это сентиментальная БОЛТОВНЯ — по большей части. Во всяком случае, ничего подобного я не чувствовала. Ну вот, теперь можно ехать быстрее.

— Разве мне от этого легче? — настойчиво спросил Джим. — Как это оправдывает ваше…

— Это не оправдание, — мягко сказала Мэри и в последний раз посмотрела на него с безутешной тоской. — Я не говорила, что не выйду замуж.

— Что? — выдохнул Джим.

Она утвердительно кивнула — растерянно, очень покорно и невообразимо печально.

— Я ничего не обещаю, — чуть слышно произнесла она.

— Вам и не надо! — Джим засиял от восторга. — Не надо! Боже мой! Я знаю, вы не кривите душой, и этого мне достаточно! Повремените и ответите мне, как только будете готовы!

— Не забывайте о моей просьбе, — взмолилась она.

— Говорить о погоде? Отлично! Благослови Господь старую добрую погоду! — воскликнул счастливый Джим.

Глава 9

Биббз летел на автомобиле по открытой местности между бурых полей и пятнистых от солнца серых перелесков, вдыхая чистый воздух под великолепным небом — небом, так презираемом в городе и настолько загрязняемым там, что с начала октября до середины мая было невозможно вообразить, что его настоящий цвет — голубой.

Щеки Биббза разрумянились, но это был лишь намек на краску — они чуть порозовели, не потеряв обычной бледности. Сложно сказать, отчего призрак румянца появился на лице: было ли то результатом стараний встречного ветра или смущением после кивка дамы, знакомой Биббзу по одному только пристальному взгляду в его окно месяц назад. Но она точно поздоровалась — и сделала это обворожительно. Биббзу показалось, что таким образом она простила его.

Никогда в жизни ни одна женщина не смотрела на него столь приветливо, и сердце Биббза забилось сильнее. Он знал, что надолго запомнит ее такой, какой увидел в то мгновение: вуаль сбита назад, лицо горит от ветра, а в глазах веселое дружелюбие, словно живой цветок, подаренный ему в суматохе карнавала.