Суета. Хо-хо, ха-ха

– Мы во владениях Деда, а он к жизни, к простой жизни, большое уважение имеет.

– Ты о чем? – недоумевает Лидия.

– Ничего просто так не рви и не ломай, – просит Тамара.

– Но у вас же букеты?!

– Это другое – это для тебя. Чтобы приятнее было тебе в Доме. По ВОЛЕ Деда.

Лидия настораживается:

– Для меня?.. А что еще здесь так, особенно, для меня? Это потому Рарог Яврович жестко временами смотрит – я ему в неудобство?

Тамара наклоняется за розовой шляпкой, поднимает ее, отбрасывает в Поле, от глаз Деда:

– Не волнуйся – ты ему очень даже в приятность. Ты ему в мою подругу и наш смех. И ты ему в разговор на языке, который давно не слышал он и по мелодии которого соскучился. И все же… У него… Устал он от людей. Они ему в разочарование.

– Чем же?

– Кажется мне, порой кажется, что ВСЕМ.

– Это старческое, – тут же уверенно определяет Лидия. – Старики или добры, или злобятся.

Тамара неопределенно пожимает плечами – то ли соглашаясь со сказанным, то ли нет, – и, подхватив подругу под руку, ведет к Дому. К пирогу с кислицей, так полюбившемуся ей. К Матери, разыгрывающей гостеприимную простоту. К Деду.

– Ты с ним согласна? – вдруг выстреливает вопросом Лидия. – С дедом своим согласна?

– Нет, – отвечает Тамара и улыбается. – А почему спрашиваешь? Тоже кажусь такой?

– А почему ты тогда здесь, не в столице? Почему от нас без предупреждения уехала? Я что-то не то сделала? Разочаровала?

– Что ты?! Это я, скорее всего, обидела тогда тебя.

– Нисколечко, – не совсем искренне успокаивает ее подруга, а затем, помедлив, продолжает: – Я теперь знаю, что брата твоего ожидали в городе. И если не от нас, то, может, от него ты сбежала?

Тамара тихо смеется:

– От себя, от глупостей возможных сбежала. Братья ко мне ласковы, а я… в своем я, в упрямом и так и не рассасывающемся… Я от себя сбежала. От возможных своих глупостей.

– А что могла ты такого натворить? – любопытствует Лидия.

– Ох, Лидулечка, – вздыхает Тамара, – пожалуйста, давай не об этом?

– Давай, – легко соглашается Лидия, бросая острый взгляд на подругу, и признается: – Я, конечно, сходила на его представление – как мне такое пропустить? Сходила, не подозревая, что он твой брат. Только в столице узнала, что… И – да, он бог танца.

– Не правда ли? – выстраивает теплую улыбку Тамара и, отталкиваясь от нее сиянием глаз, закрывает тему. – И вот я здесь!

– И теперь ты здесь, – соглашается Лидия, задумчиво переводя взгляд себе под ноги. – И кажется мне, что вполне счастлива. Здесь. В одиночестве.

– До недавнего времени я не была одинока. У меня был друг, – помолчав, признается Тамара.

Лидия загорается живым интересом, прищуривается:

– Друг? И кто же?

– Уман. Любимый мой пес.

– Собака?!

– Собака.

– Шутишь?

– Ты просто не знала моего пса.

– И что с ним?

– Исчез.

– Сдох?

Тамара кривится от столь беспечно отмеренного черствого слова. Отворачивается от подруги, поправляет:

– Умер.

– Ну так я тебе нового куплю! У вас в столице мода на рутских собачек – таких, с ушками обвислыми. Похожи на…

– Довольно, – поднимает ладонь Тамара. – Довольно. Свежо все.

– Да не грусти ты так! Они такие хорошенькие, я самого-самого лучшего…

«Пыль, тоже пыль!» – выстреливает наконец-то ответ на полузабытый вопрос в голове Тамары, и хочется ей убрать Лидию, от глаз своих убрать – отодвинуть-задвинуть надоевшей куклой к самой стенке невидимого шкафа. Она впивается взглядом в Поле, словно в поисках такого шкафа, и вот здесь-то улавливает звук. Ноту. Высокую, очень высокую и оттого даже тихую. И в то же время боль, ранее незнаемая, глубоким щипком въедается в живот ее, обещая в скором времени стать непереносимой. Тамара вскрикивает и повисает на руке Лидии. Тут же слышит ее встревоженный голос:

– Что ты, что ты? Тамара? Тамарочка? Что ты?!

Не отвечает. И не по причине боли, а мысль – интересная, особенная, радостная и ужасная – на ум приходит, и так аккуратно приходит, словно кто-то вкладывает ее в голову и настойчиво при этом обещает, что мысль силу имеет сбыться. Надо только принять ее. Принять и все правильно сделать. Она принимает. Вот так: за мгновение, за щелчок мгновения, принимает решение и выстраивает план. Лидия же продолжает суетиться:

– Что, что с тобой? Где болит?

Желая скорейшего исполнения задуманного, усилием воли приминает Тамара чувство боли, распрямляется, говорит:

– Живот отчего-то свело. Не волнуйся – все прошло. Не волнуйся.

Но Лидия тому, что все прошло, не верит – в глазах ее тревога.

– Да все хорошо, – уверяет ее Тамара, перетерпливая повторный, однако менее жестокий щипок, и просит: – Дай-ка мне мяч.

– Зачем?! – широко распахивает глаза Лидия.

Слабо улыбаясь, поясняет:

– Мяч нужен для игры в мяч.

– Ну уж нет. Тебе же плохо. Идем в дом! – безапелляционно заявляет Лидия, отводя мяч от рук подруги.

Мягко настаивает:

– Пожалуйста. Пожалуйста. Пожалуйста-пожалуйста.

Лидия мотает головой:

– Ты только что кричала!

– Я?

– Ты. Ты, Тамара. Пошли в дом, какой мяч сейчас?

О нет, Тамара не желает идти в Дом, не выполнив намеченного. Не желает получать время на размышления и сомнения. Она все выполнит сейчас. И в Дом вернется победительницей.