Суета сует

И мы прибыли в то место… (Эхо.)…то место.

Там я встретила знакомую женщину… (Эхо.)…знакомую женщину.

Она спросила, что стало с твоим ребенком… (Эхо.)…твоим ребенком.

Где твой ребенок?.. (Эхо.)…твой ребенок.

Я сказала, какой ребенок… (Эхо.)…какой ребенок.

Нету меня никакого ребенка… (Эхо.)…ребенка.

Я не знаю, о каком ребенке она говорила… (Эхо.)…ребенке она говорила. (Пауза.)

Не знаю, о каком ребенке она говорила…

Длительная пауза.

Полная темнота.

От переводчика

Поводом для написания этой камерной, на первый взгляд, пьесы, в которой действуют лишь два персонажа, мужчина и женщина, стала биография Альберта Шпеера, написанная Гиттой Сирини. Отправляясь отдыхать на Барбадос, Пинтер взял книгу с собой. Шпеер был любимым архитектором Гитлера, а с 1942 года — министром вооруженных сил и боеприпасов. Пинтер признавался потом: «Книга меня ошеломила. Я был потрясен тем, что это Шпеер организовал, а потом и отвечал за фабрики, на которых использовался рабский труд заключенных… Сам Шпеер ужаснулся, увидев эти фабрики… Книга рождала множество ассоциаций. Меня постоянно преследовал образ нацистов, накалывающих на штык детей и швыряющих их в окно. Фактически отдыха не получилось — я думал лишь о том, что надо написать пьесу… Возникли два персонажа: А — мужчина, Б — женщина. Первой репликой должен был стать его вопрос: „И что?“ Реплика родилась из книги. Я должен был показать, что это за люди»[1]. В дальнейшем начальная реплика несколько отодвинулась, но принцип работы остался прежним. В одном из интервью Пинтер сказал: «Двое в комнате: я часто использую этот образ. Поднимается занавес, уже в этом таится потенциальный вопрос: что произойдет с этими двумя? Откроются ли двери? Войдет ли кто-нибудь еще?»[2]. Так построена и эта пьеса, первая и лучшая пьеса Пинтера, где полностью слиты воедино внешнее и внутреннее, слиты так, что невозможно отделить личное от политического. При выяснении сугубо личных отношений героев — мужчины и женщины — постоянно возникают конкретные отсылки к фашизму, рождая его мощный и жестокий образ, живущий в коллективной памяти.

Пьеса вызвала неоднозначные толкования. Майкл Биллингтон считает, что в фашизме, в числе прочего, таится сексуальная сила, являющаяся его политическим эквивалентом[3]. Ханна Скольников страстно доказывает, что пьеса Пинтера — о Холокосте[4]. Пинтер не соглашается с подобной окончательностью оценок. Признаваясь, что ужасы нацизма живут и в нем, он, тем не менее, не единожды говорил, что писал пьесу не о нацизме. И, несомненно, нацизмом она не исчерпывается. Пинтер стремился сказать «о нас и нашем понимании нашего прошлого, нашей истории и происходящим с нами в настоящее время»[5].

В книге пророка Экклесиаста сказано: «И возвратится прах в землю, чем он и был; а дух возвратится к Богу, Который дал его»[6]. «Суета сует, сказал Экклесиаст, все — суета!»[7]

В начальных двух строках песенки, которую напевают герои, слова пророка перефразированы, а в подтексте следующих легкомысленных строк прочитывается смысл высказывания:

Суета сует,
И все суета,
Если женщины отвергают тебя,
Остается напиться.

Герои пьесы почти достучались друг до друга, но теперь их разделяет пепел, оставшийся после сожжения предъявленных обвинений, которые брошены ими в костер взаимных признаний. В сущности, речь идет об исторической памяти, постоянно питаемой катаклизмами нашей жизни, в результате чего возникают ассоциации не с современностью как таковой, а непосредственно с сегодняшним днем.

Перевод и послесловие Галины Коваленко

Антония Фрейзер Как, вы уже уходите? Моя жизнь с Гарольдом Пиптером. Отрывки из воспоминаний

Часть первая

Глава первая Премьера

Впервые я увидела Гарольда в зале, полном людей, но было это в обеденный час, а не одним волшебным вечером[8], к тому же тогда мы с ним не поговорили. За ланчем в ресторане «Этуаль» на Шарлот-стрит моя спутница указала на мужское трио, сидевшее напротив. Вообще-то это были Роберт Шоу, Дональд Плезенс[9] и Гарольд: они обсуждали пьесу Роберта «Человек в стеклянной будке»[10]: Гарольд должен был ее ставить, а Дональд в ней играть. Моя спутница безмерно восхищалась Робертом Шоу: кинозвезда, рыжеволосый красавец, воплощение мачизма; по слухам, он сам выполнял все свои трюки. Конечно же, я задумчиво произнесла: «А я бы предпочла темноволосого».