Суета сует

Впоследствии мы порой размышляли о том, что было бы, если бы я все-таки ответила: «Да, ухожу». Гарольд, к тому моменту свято веривший, что я — его судьба, любезно отвечал: «Я бы все равно тебя нашел».

22–23 марта

Крайне напряженный уикенд. Гарольд позвонил мне в воскресенье вечером и сообщил, что в субботу признался Вивьен: «Я встретил другую». Она в ярости — он обманывал ее два с половиной месяца. Вивьен сказала, что я «весьма миловидная дама». Но от выпитого виски и с приближением ночи она пришла в еще большую ярость.

24 марта

Со стороны Вивьен не вполне справедливо обращать такое внимание на обман, а не на чувства Гарольда, ведь он всегда хотел ей во всем признаться. Он не мог этого сделать, когда она была в отъезде, и, конечно, тем более не мог, пока она болела. Но в любви (как на войне) справедливости не бывает. Я впервые задалась вопросом, какой была бы другая жизнь, да и возможна ли она в принципе. Была бы другая жизнь правильной? Для кого правильной? Всегда найдется тот, кто сочтет ее неправильной. Диана Фиппс: «Перед каждым возникает соблазн распрощаться со своей прошлой жизнью. Не забывайте, что на самом деле это никому не удается. Прошлое следует за вами». Между тем мне всегда хотелось влюбиться. Еще когда я была девочкой. И мне всю жизнь хотелось познакомиться с гением — а Гарольда, пожалуй, можно считать гением, хотя в первую очередь меня привлекло в нем совсем другое. Меня привлекла, захватила какая-то высшая сила, нечто такое, что пробуждал во мне только он и перед чем я просто не могла устоять.

17–22 августа

В воскресенье улетела из Инвернесса и теперь буду жить с Гарольдом на Лонстон-плейс, в доме 35, рядом с Глостер-роуд. Он встретил меня в аэропорту. Потом мы вошли в дом на Лонстон-плейс. Первое, что бросилось мне в глаза, — море белых цветов в холле. Только я успела подумать: «Гарольд, наверное, забыл их расставить», как он взял меня за руку и повел в гостиную. Вы только посмотрите: море цветов, рыжие лилии и прочее великолепие, и на окне, и на каминной полке, и в глубине комнаты — просто роскошные! — и на лестнице. Великое множество желтых цветов в розовом будуаре, а еще розовые цветы на моем туалетном столике и — тоже розовые — в ванной. В тот момент мне хотелось их сфотографировать, но, прожив с ними неделю, я уже не нахожу в этом смысла. Теперь «их видит внутренний мой взор, блаженный принося покой»[16]. Никогда не забуду эти цветы. Или выражение лица Гарольда. Смесь волнения, ликования и веселья. Выяснилось, что цветы он заказал у цветочницы из «Гровнор-Хауса»[17] (он знал ее еще с той поры, когда общался с Сэмом Шпигелем[18] и ежедневно посылал мне букеты).

— Это для вечеринки? — спросила цветочница.

— Нет, для воскресного вечера.

Глава третья Читатель, мы жили вместе…

И вот началась наша новая жизнь. Она вовсе не состояла из одних цветов и романтики — как я теперь понимаю, это, пожалуй, был наименее романтичный период.

Хотела бы я повторить за Джен Эйр ее бессмертные слова: «Читатель, я стала его женой…», но в моем случае точнее будет сказать: «Читатель, мы жили вместе». Я считала Энтони Пауэлла[19] своим дядей (писатель, которым я так восхищалась, был женат на Вайолет, сестре моего отца). Как человек, придававший большое значение приличиям, Тони попросил меня перед нашим визитом в «Часовню», его дом в Сомерсете, дать характеристику нашим с Гарольдом отношениям. Тони сказал, что его интересует, как предписывает себя вести в таких случаях современный этикет.

— Гарольд мой компаньон, — ответила я, подтрунивая над дядей.

Он поразмыслил над моим ответом.

— Как у пожилой леди?

— Именно — как у пожилой леди.

Тони, сообщивший мне, что с восторгом посмотрел телевизионную версию пьесы Гарольда «Любовник», казалось, был сбит с толку. Кстати сказать, Гарольд настаивал, чтобы в его краткой биографии, напечатанной в программке Национального театра были отражены наши отношения: «С 1975 г. Гарольд Пинтер живет с Антонией Фрейзер». Кто-то передал Гарольду, что это сочли «необычным», а еще кто-то спросил: «Разве подобные вещи не принято скрывать?»

Глава четвертая Мировая сцена