В этом свете огромная часть человеческого наследия, связанного с магической практикой (а она часто включает в себя и религиозную практику), предстает ориентированной на подобный поиск. Магия основывается не столько на предположении, что можно совершать определенные вещи, противоречащие представлениям о нормальных возможностях человека, сколько на интуитивном ощущении, что, если угодно, «вера может сдвинуть горы». Во всех магических процедурах – предназначены ли они для передачи мыслей или идей на расстоянии, предвидения будущего или установления связи с источником высшего знания – отдается эхом смутная догадка, что человеческое существо способно принять сознательное участие в эволюционной работе. В них чувствуются первые проблески жизни развивающегося органа восприятий, запредельных по отношению к тем обычным чувствам, которые только и признаются как единственно возможные современной наукой на ее нынешнем этапе развития.
Таким образом, магия, с точки зрения суфия, представляет собой нечто такое, что может быть оценено только при условии применения суфийских критериев. Играет ли она какую-нибудь роль в развитии человека? Если да, то, какое место она занимает по отношению к основному суфийскому потоку? С позиции суфия, магия в целом является искажением суфийской системы. Она по-прежнему хранит верность методологии и авторитету первоначальной системы, но утратила сущностную связь с ее предназначением. Маг, стремящийся к достижению личного могущества с тем, чтобы в своих интересах использовать некие сверхъестественные силы, следует всего лишь одному из фрагментов системы. Вследствие этого то и дело, почти неизменным речитативом, звучат предупреждения об ужасных опасностях, подстерегающих того, кто любительски занимается магией или одержим ею. Слишком часто выдвигается предположение, что запрет на легкомысленные занятия магией был наложен практикующими только из тех соображений, что они хотели сохранить за собой монополию в данной специализации. Если, однако, рассмотреть этот вопрос в долгосрочной перспективе, станет ясно, что они сами обладали несовершенным знанием всего феномена в целом, отдельные аспекты которого использовали. Электричество перестает таить «смертельную опасность» для того, кто постоянно с ним работает и обладает хорошими техническими знаниями.
Повышение градуса эмоций является необходимым условием для работы с магическими процедурами. Магический феномен не может проявиться в холодной атмосфере лаборатории. Когда эмоции достигают определенного накала, возникает своего рода искровой разряд, в результате которого преодолевается некий критический барьер, и участник переживает то, что предстает перед ним как сверхъестественное событие. Примером может послужить знакомое большинству людей явление полтергейста. Эти явления происходят только в присутствии молодых (и не только молодых) людей, переживающих состояние продолжительного нервного (эмоционального) напряжения. При полтергейсте камни сами собой поднимаются в воздух, невообразимо тяжелые предметы передвигаются, происходит видимое нарушение законов гравитации. Если маг, скажем, пытается перенести человека или какой-нибудь предмет, либо оказать определенное воздействие на ум, он должен осуществить соответствующую процедуру (более или менее сложную и длинную) с тем, чтобы пробудить и сконцентрировать эмоциональную энергию. Ввиду того, что определенные эмоции пробуждаются легче, чем остальные, магия чаще всего концентрируется вокруг желания личного могущества, любви и ненависти. Неразвитого человека именно эти ощущения обеспечивают простейшим топливом – эмоциями, «электричеством», которые аналогично напряженности электрического поля, вызывают, как уже было сказано, искровой разряд для преодоления имеющегося барьера и возникновения постоянного тока. Современные последователи традиции колдунов в Европе следуют именно этой части магического знания, когда говорят, что ходят по кругу с целью пробуждения «конуса силы».
Однако и провидец, вводящий себя в определенное состояние для того, чтобы преодолеть барьеры времени, и маг, проходящий определенную подготовку для достижения особой цели, отличаются от суфия. Суфий стремится к такой самоорганизации, которая создает условия для полноценной, целенаправленной работы органа восприятия и действия, с тем, чтобы добиться длящегося, постоянного результата. Провидцы и маги, подобно многим христианским мистикам, не достигают полного преображения или перестройки посредством вовлеченности в процессы своей системы. Йог изменяется, но жизнь его не становится от этого более содержательной. Буддийский созерцатель, возможно, и добивается цели своих усилий, но это не делает сколько-нибудь более полезной или динамичной его деятельность, в особенности в интересах общества.